Вечерело, принесли ужин, кстати, довольно неплохой. Отужинав, я растянулся на нарах, положив под голову скатанное пальто, и принялся размышлять над своей горькой судьбой. Ну вот за что мне это? Я спасаю и жизни, и страну пытаюсь спасти, а судьба вставляет мне палки в колёса. Или, может, это своего рода намёк, мол, если уж стремишься к звёздам, то будь любезен продираться сквозь тернии, чтобы жизнь мёдом не казалась? И что это такое вообще — судьба? Цепь случайных совпадений либо всё же высокое провидение? Вон даже привидевшийся Мессинг не дал однозначного ответа. Боюсь, в этой жизни и мне его не узнать.
Очная ставка проводилась следующим утром. Я как раз мыл руки после того, как справил свои дела над парашей после завтрака, когда приоткрылся глазок, а следом в замочной скважине со скрежетом провернулся ключ.
— Бестужев, на выход.
Меня отконвоировали в кабинет старшего лейтенанта Воробьёва, возле которого на скамейке сидели отдалённо знакомые две женщины и сержант. Ну да, продавщица из хозмага, сотрудница привокзального кафе и милиционер, с которым в дверях этого самого кафе мы столкнулись. Я успел поймать на себе заинтересованно-опасливые взгляды женщин, после чего меня завели в кабинет. Воробьёв уже чуть ли не потирал ладони в предвкушении раскрытия жестокого преступления. Я же, как ни странно, не испытывал почти никакого волнения.
— Будьте добры, встаньте к стене, — попросил он.
— Уже к стенке? А как же суд? — пошутил я.
— Будет и суд, — успокоил меня старлей.
Следом привели ещё четверых мужчин примерно моего возраста, хотя внешне они не слишком напоминали мне меня самого. Я стоял вторым справа.
— Давайте Акульшину, — кивнул старлей приведшему меня сержанту.
Акульшиной оказалась толстая работница кафе.
— Посмотрите внимательно, Анастасия Ефремовна, есть ли среди этих людей тот, которого вы обслуживали в кафе 12 сентября?
Тётка сразу же вперила меня взгляд своих выцветших глаз, а я, не отводя взгляда, мысленно взмолился: «Нет, это не я! Ты меня не узнала, у того был небольшой шрам на губе и глаза ярко-голубые». Чувствуя, как в районе темени появляется слабое покалывание, я продолжал таращиться на неё, а она на меня, при этом в её взгляде начал проявляться лёгкая поволока.
— Ну что, узнали кого-нибудь? — не унимался старлей.
Тётка, словно находясь в стоянии лёгкого транса, повернулась к нему и медленно произнесла:
— Здесь его нет. У того был шрам небольшой на верхней губе, а глаза голубые, как васильки.
— Какой шрам, какие васильки? — опешил Воробьёв.
— Не, нет его тута, — всё с той же интонацией мотнула головой тётка.
— Вы ещё посмотрите, внимательнее!
— Да чего смотреть-то, коль я вижу, что тут того мужика нет… И вообще, я с работы на час всего отпросилась, мне обратно надо.
Старлей с минуту уламывал сотрудницу кафе, однако та стояла на своём, да и я продолжал мысленно посылать сигналы, что среди этих пяти подозреваемого нет. И одновременно билась мысль: «Дар Мессинга работает! Работает!!!»
На Воробьёва больно было смотреть, так он опечалился, что тётка меня не опознала. Однако пришлось её проводить и пригласить продавщицу хозяйственного магазина. На этот раз следователь был более строг.
— Гражданка Богданова, перед вами пятеро мужчин. Узнаёте ли вы среди них того, что покупал у вас 12 сентября кухонный нож и три гранёных стакана?
В общем, с продавщицей повторилась та же самая ситуация, что и с её предшественницей. Снова покалывание в районе темени, снова заверения, что «у того шрам был на губе и голубые глаза», снова неприятие этого факта следователем, который на этот раз вцепился в продавщицу мёртвой хваткой, требуя от неё опознать во мне потенциального преступника. Но та под напором моих мысленных флюидов и не думала сдаваться, так что старлею пришлось и с ней распрощаться.
— Я же знаю, что это вы, Бестужев, почему они отказываются вас опознать? — уже с нескрываемой злостью говорил он, обращаясь словно и не ко мне. — Не могли же вы их запугать, в конце концов, если видели всего один раз в жизни.
А мне было весело, я чувствовал, что выстроенная Воробьёвым пирамида изрядно качнулась и готова рухнуть в любой момент. Правда, остался ещё один свидетель, я так и сказал, старлею:
— Давайте вашего сержанта, пусть ещё он попробует меня опознать. Может, на третий раз повезёт, недаром говорится, что Бог троицу любит.
Неприкрытая издёвка в моём голосе, казалось, сейчас окончательно выведет следователя из себя. Наверное, он сдержался лишь невероятным усилием воли. Сам выглянул из кабинета, крикнув в коридор: