Виктор Лебедев:
В витрине магазина стояла такая гора банок из крабов. И крабы стоили копейки. Потом уже мода появилась, поняли, что это – деликатес. Но это уже были шестидесятые годы. А в пятидесятые это было [в свободной продаже], как ни странно. Такой вот парадокс: многого не было, каких-то фундаментальных вещей, а какие-то [деликатесы] присутствовали. Можно было пойти на угол Литейного и Невского и купить там икру, и достаточно недорого. Но, с другой стороны, не было ни овощей, ни фруктов. Но это было где-то с пятьдесят четвертого по пятьдесят седьмой год, а потом все резко дороже, дороже – и исчезло все.
Георгий Ковенчук:
[Стиляги] – это были, как правило, люди передовых взглядов. Это было мировоззрение. Люди, которые доставали и читали Хэменгуэя, который у нас не печатался, Ремарка, Кафку. Все было направлено против заскорузлой, жлобской, заказной культуры.
Вадим Неплох:
Нас привлекала Америка – не так Франция, как Америка. Даже мы не думали о какой-то политике – о свободе, несвободе. Нам нравилась их музыка. Сегодня ее почти нет. Сегодня – другая музыка, и другие песни, и другие лица, и все другое.
И Америка не всегда была «врагом номер один». Ведь только недавно закончилась война, и мы помнили встречу на Эльбе (встреча войск 1–го Украинского фронта СССР с войсками 1–й армии США 25 апреля 1945–го год недалеко от города Торгау на Эльбе, символизирующая союзничество двух стран в войне с гитлеровской Германией – В. К.). И мы выросли на [американской] тушенке и яичном порошке. Я не знаю, выжили ли мы бы вообще, если бы они нас не подкармливали. И мы понимали, что там посвободней немножко. Видели какие-то фильмы. Я помню, как мы в подвале смотрели «Серенаду Солнечной Долины» и понимали, что там иначе, не так, как у нас, что там такого жлобства не было. Может быть, оно там тоже было, но мы не думали об этом. У них были другие лица.
Валерий Попов:
Все или были стилягами, или пытались быть ими. Кроме комсомольцев, которые с ними боролись. Вот так общество разделялось на стиляг и анти-стиляг. Вне борьбы никто не остался. Это была глобальная идея тех лет.
Я жил на Саперном переулке – улица Преображенского полка, такое очень красивое питерское место, – и в соседнем доме номер пять был заводик. И мы рвались туда, рискуя свободой, и в сараях хватали полоски какой-то технической ткани – байки, что ли. Мы понимали, что это цвета какие-то запретные – розовый, нежно-лимонный. Цвета, которые не принято носить советскому человеку. И потом мы шли по улице, держа эти шарфики в кармане, и только перед Невским их одевали. Это был такой вот гражданский акт – почти как на баррикады выйти. Одевали эти шарфики, шли по Невскому и глядели – как реакция? Принимают нас за своих или нет? А там шли такие красавцы в то время – откуда они все это брали, не понимаю. Откуда брались подошвы толстые, полиуретановые, разлапленные такие, выходящие за пределы ботинок? Пиджаки до колена зеленого цвета… Фарцовщиков тогда еще не было, был «железный занавес». Но какие-то моряки, наверно, ездили все-таки… И галстуки с маленькими узлами, где обязательно – обезьяна или голая женщина. Тоже до колена болтался. И еще походка такая должна быть разболтанная, утомленная такая. Там были «Бенц» и «Полу-Бенц», два таких признанных лидера…
Валерий Сафонов:
Это был, безусловно, протест против серости. Я и своих друзей воспитывал в этом роде и вместе с ними ходил к портным, чтобы я показывал, как надо шить, какую модель и так далее. Можно сказать, я их одевал. Им это нравилось, потому что это было действительно модно и красиво.
Анатолий Кальварский:
Мне не нравилась та одежда, которая продавалась в наших магазинах, и поэтому я старался выискивать что-то такое, чтобы не только чем-то отличаться, но и одеться так, как мне нравилось.
Что такое были стиляги? Просто люди хотели хорошо одеваться, не хотели носить стандартную одежду – серую, безликую абсолютно, чем нас потчевало государство. Среди нас это было неким опознавательным знаком, что мы не такие, как вся остальная молчаливая безмозглая масса. Я знаю очень многих людей, которых считали стилягами, и из которых потом получились нормальные порядочные люди. Таких у меня друзей было очень много.
Валерий Попов:
Я соображал, что в школе надо с отличниками тусоваться, их держаться, а после школы надо к хулиганам прибиваться, которые уже знают, куда пойти – знают, где танцы, где «зажимуха»… Такие были страшные места – например, клуб завода «Лентрублит». Туда надо было ехать куда-то за Лиговку, в рабочий район – мой друг Юра Краснов знал. Он был второгодник, опытный сердцеед. В такие рабочие клубы приходили – это было такое самое «порочное» место, и мы танцевали там с работницами буги-вуги, касались их, зажимали…