Я собрался, закрыл тетрадь, вышел на улицу, уверенный, что надо ехать в Нички. Но обнаружил, что уже давно стемнело. По Рассвету горели факелы, ходили люди, со всех сторон доносился шум новоприбывших, но не стройки. Это означало, что движение продолжится до утра.
Осторожно прикрыв дверь, я вернулся к себе. Вопросы потребностей и возможностей надо будет закрывать постепенно. Сейчас люди, которые идут ко мне, ищут мира. Они могут прокормить себя. Но надо понимать, что после зимы большей части припасов не будет, а потому забота о жителях ляжет на меня.
Беда в том, что как бы мы с Киротом не обсуждали вопросы торговли, на самом деле торговля с Пакшеном для меня была закрыта. После смерти Миолиона… Или надо было направить посольство. Плевать на отношение дворян! Надо сделать так, чтобы меня приняли.
Идеальное решение пришло в голову не сразу. Но Поляны можно захватить. Уничтожить Неогона, а само бунташное селение передать Пакшену в знак мира. Оставить лояльных людей, переселить к себе тех, кто готов жить в Рассвете. Получить лояльность Пакшена и спокойно торговать.
Я ложился в кровать безумно уставший от огромного количества событий, к которым я не был готов. Но сейчас, в эту эпоху перемен требовалось быстро принимать решения. И готовиться к зиме.
О делах, которые мне поручил Монастырь, я сейчас даже не думал.
Глава 4
Арин пользуется властью
Наутро я по привычке, как только оделся, распахнул дверь. И замер: перед избушкой стояло несколько десятков человек.
— Доброе утро, — не сразу нашелся я, но люди в ответ закивали, так что я понял — настрой у толпы вроде бы как благодушный. — Вы с каким вопросом? Новоприбывшие? — добавил я, тщательно продумав, как бы не обидеть людей неверным термином.
— Нет. Мы от Латона, — проговорил самый грязный из компании.
Если бы он не сказал этого, я бы и внимания не обратил на то, что из его бороды торчит хвоя, а у пары человек небольшие топоры засунуты за пояса.
— И чего вы желаете? — я прикрыл за собой дверь и вышел наружу полностью.
— Беда у нас, правитель, — пробормотал лесоруб. — Одного из наших…
И он затих. Я не стал делать предположений, но поторопил его с ответом:
— Что случилось?
— Дрянь он нашел какую-то, — вздохнул грязный лесоруб. — И умер.
Вот почему-то Миолин, умерший буквально на моих глазах, отравленный подосланным убийцей, не вызывали таких эмоций, как лесоруб, новость о смерти которого пришли доложить мне несколько десятков его собратьев. Но здесь явно было что-то не то.
Грязный лесоруб протянул мне небольшой мешочек.
— Латон просил передать. Это то, что нашлось в корнях под деревом.
— Что это такое? — спросил я, осторожно взвесив в ладони находку.
— Мы не знаем. Но брать в руки это мы больше не хотим.
— И потому принесли мне, — криво усмехнулся я. — Хорошо. Я передам Мьелдону. Если будут какие-то еще проблемы — сообщайте тоже. А своего друга похороните, — меня передернуло от этих слов. — Где Йон.
— Спасибо, правитель, — наперебой забормотали лесорубы.
Мешочек я даже раскрывать не стал — слишком опасно. Маловероятно, что там лежало что-то ядовитое, но вдруг! И потому планы по смене власти в Ничках быстро сменились на поиски Мьелдона.
Монаха я обнаружил на его привычном месте — возле купола над ямой, что была старым кладбищем. Скелеты стояли по-прежнему недвижимо.
— Все пытаешься вернуть их под землю? — попробовал пошутить я.
— Не так все просто, — серьезно ответил молодой монах. — Да и ты ко мне просто так не приходишь. Что произошло? Не к тебе ли посреди ночи ушли лесорубы Латона?
— Посреди ночи? — скривился я. — Слишком они вежливые… — и я протянул монаху мешочек.
— Что это такое? — прищурился он, спрятал в широкий рукав перепачканную в земле ладонь и взял мешочек.
— Говорят, что это стало причиной смерти одного из лесорубов Латона.
Мьелдон спрятал в рукав и вторую ладонь, а потом неуклюже вытряхнул на темно-красную ткань черный камушек. Он долго смотрел на находку, а потом осторожно положил обратно.
— Интересная руна, — добавил он при этом. — По возможности отдам Пироканту, он сможет классифицировать ее. Лесорубы больше ничего не сказали тебе?
— Нет, только то, что один из них умер, — в который раз повторил я.