По отчету выходит, что в последние недели я проводил на работе по 39 часов и ни минутой больше.
— И где мои ночные дежурства? Где сверхурочные? Где дополнительная нагрузка?
Поворачиваюсь к Пархоменко, но там, где только что громоздилась его туша, мой взгляд не натыкается ни на какое препятствие. Паршивец тупо сбежал.
— Налюбовались? — хмуро спрашивает девочка. — У меня рабочий день закончился.
А мой только на середине. Нельзя бросать больных людей. Вздыхаю и тащусь назад в отделение, прикидывая, как стану объяснять Лере, что премии в этом квартале снова не будет… а я ведь обещал ей решить вопрос. Может, имеет смысл пообещать себе?
По дороге домой размышляю, как бы организовать отпуск на тот скромный бюджет, который остаётся у меня без премии. Лера будет расстроена… Или мне удастся что-то выдавить из Автократыча? После краткого обдумывания вздыхаю — не удастся. Наверное, имеет смысл подумать об увольнении. В последнее время везде воют о нехватке врачей — далеко ходить не надо, у нас тоже незакрытые вакансии висят, — так что устроюсь легко. И даже в зарплате не потеряю. Хоть наша клиника — ведущая в области с соответствующими надбавками, но с учётом систематического лишения меня премий могу даже выиграть.
Но пока эти вопросы не решены, прикидываю, как бы найти недорогой, но стильный ресторанчик. Или лучше сводить Леру куда-нибудь — да не в кино, а на выставку или на концерт? Я ведь уже и забыл, какую музыку она любит. Когда мы вообще в последний раз говорили по душам?
Квартира встречает меня тишиной. На вешалке, где всегда висело Лерино кокетливое пальтишко, зияет пустота. Сапожек ее тоже нет в обувнице, и тумбочка, куда она обычно бросает рюкзачок, пуста. Не разуваясь, обхожу квартиру, даже в ванную заглядываю — никого. Черт, а ведь уже к полуночи… Набираю Леру — телефон выдает длинные гудки, потом механический голос говорит: «Абонент временно недоступен».
Ладони покрываются потом, дыхание тревожно учащается. Мало ли что могло случиться? Лерка малость или даже не малость легкомысленная! Сколько раз я ей говорил: задержалась у подруги — вызывай такси, не ходи пешком через дворы. Но у нее ветер в голове… Кому звонить? Её родителям? Не стоит без крайней необходимости пугать пожилых людей. А ведь друзей Леры я почти не знаю. Вообще мало интересовался в последнее время, чем она живет. Столько сил тратил на людей посторонних, а собственной девушке ноль внимания…
Не так уж я и плох, конечно. Весёлых моментов была масса…
Полгода назад.
— Чего бы я так официантке улыбалась?
Девушки так устроены, что периодически выносят мозг своему парню или мужу. Подозреваю, что это физиологическая потребность, хотя подробно этот вопрос не изучал. В русле научного подхода.
— Это было бы подозрительно, — повожу головой, из себя не выхожу, принимаю подачу. — Неужто тебе нравятся девушки? — В глазах моих обеспокоенность. Огромная и почти натуральная.
— Мне становится как-то тревожно. Ревновать к чужим мужчинам это привычно, но ещё и к девушкам? Нет, я такого не вынесу.
Принимаюсь за салатик, изо всех сил делая вид, что тема закрыта. А чо? Ловко я перевёл стрелки на неё. Посмотрим, как выкрутится. Они же всегда выкручиваются.
— Ты мне голову не морочь! — однако в голосе неуверенность.
— Я тебе вопрос задал! — бесцеремонно перебиваю. — Be or not to be?
Очень весело смотреть на неё, сбитую с толку. По-моему она не поняла, что последняя фраза была из «Гамлета». Аутентичного.
— Оставь свои дурацкие шуточки! — Лера пытается сделать тон угрожающим. — Ты на вопрос не ответил!
— Какой? — в отличие от неё, уделяю внимание салатику, принимаюсь за обжаренную картошечку с пышащей жаром котлеткой, м-м-м…
— Какого хера ты улыбался официантке? — Лера шипит уже по-змеиному.
— Ты разве не в курсе, что в заведениях общественного питания клиенты должны улыбаться официантам и особенно официанткам? Так что это вполне дежурная улыбка. Без неё никак, Лерусик, — имею в виду, что те могут в тарелку плюнуть. Только не говорю, чтобы аппетит ей не портить.
«Лерусик» — моя маленькая месть, она ненавидит, когда так её называю. И сейчас морщится, а я продолжаю наслаждаться котлетой. Наконец и Лера принимается за еду, выстреливая в меня угрожающими взглядами. «Не замечаю» их.
— Я никогда не улыбаюсь официанткам, — тон по-прежнему угрожающий.
Ну-ну. А что на это скажешь?
— Зато улыбаешься официантам. Тем, что посимпатичнее. Много раз это видел и ни разу, заметь, не устраивал тебе сцен по этому поводу.
— Значит, по-твоему, я тебе сцены устраиваю? — о, снова пошло шипение.
Но пауза возникает. Пытается вспомнить, когда такое было? Видно, вспомнила. А я — нет, ха-ха-ха! Наудачу выстрелил, на самом деле, даже не присматриваюсь. Мало ли кому человек может улыбнуться. Америкосы вон всегда всем улыбаются, даже врагам.
— Придумай другое определение, — принимаюсь за кофе, — я тут же соглашусь, обещаю.
— Я. Тебе. Просто. Задала. Вопрос!
— Тогда ведь и я могу задать тебе просто вопрос? — в моём голосе начинают проявляться угрожающие нотки, взгляд тяжелеет. — Почему же нет, если это просто вопрос? Могу или нет? Если скажешь нет, то и я имею право ответить тем же.
— Ну, спроси… — ядовитая змея внутри девушки собирает кольца.
— Скажи, почему ты, когда идёшь на экзамен, красишься немилосердно и юбку надеваешь длиной до пупка? Ты даже ради меня так никогда не одевалась, хотя именно я — твой любимый мужчина, — глаза мои сужаются, взгляд тяжелеет, челюсть слегка выдвигается вперёд, ноздри расширяются.
Отелло изобразить нет проблем, все мы немножко отеллы.
Тогда её проняло, и она от меня отстала со своими глупыми придирками. Девушка она неглупая, но и я не прост. Так что она не сразу поняла, что её разыграли.
Три месяца назад до неё дошло, когда разыграл её уже в который раз. Мы тогда домой шли и по дороге переругивались. Вернее, она переругивалась, а я её разводил.
— Ты возбуждаешь меня, когда истеришь, — глаза мои масляно горят, обшариваю жадным взором ладную фигурку. — Я больше не могу сдерживать души своей порывы половые. Щас придём домой, буду тебя жёстко насиловать… ы-ы-е-а…
Что самое смешное, она испугалась. Натурально. Но поначалу я сдержался от смеха. Ощерился абсолютно по-дебильному, по-моему, даже слюной капнул, глядючи на тяночку, которую щас…
— Начну прямо в прихожей, ы-ы-ы-а… раздену догола и завалю прямо в гардероб на твою шубу, нет… сначала голая сапоги наденешь, те, в обтяжечку на каблуке, о-о-о… быстрей пошли!
Тяну её за руку в подъезд. Испуганная девушка сумела вырваться от маньячилы, потому что резко слабею от душащего меня хохота. Хорошо, что зима была, снег, не испачкаешься. Поэтому подполз к скамейке и кое-как взгромоздился на неё…
Мой жизнерадостный смех до колик в животе и открыл ей глаза…
— Так ты меня разводишь⁉ И тогда⁈ — глаза расширяются до совершенно прекрасных пределов.
— Ага, — обессиленно отвечаю в стиле двоих из ларца, одинаковых с лица.
Короче говоря, весело с тобой было. Приятно вспомнить. И что случилось, Лерочка?
Листаю контакты в телефоне и нахожу номер Лериной подруги, которой однажды помогал вывозить вещи из общежития. По счастью, она сразу берет трубку, и я говорю:
— Наталья? Извините ради Бога за поздний звонок. Это Михаил, друг Леры. Она не пришла домой сегодня. Вы не знаете, где она может быть?
— Э-э-э… — девушка явно теряется. — А вы… вы чего, не знаете? Ну эта, блин…
— Наталья, буду чрезвычайно признателен за любую информацию. Поймите, я волнуюсь, мало ли что могло случиться в городе с молодой девушкой.
— Кри-инж… — противно, но приятным голоском тянет собеседница. — Не, ну а чё я-то? Я тут не при делах. Чего мне звонить? Все знают уже…
— Что знают?
— Вы, эта, вконтактик Лерин гляньте. И не звоните мне больше.
Девушка вешает трубку. Включаю ноутбук. Пока на экране висит заставка операционной системы, осматриваю нашу комнату. Отмечаю, что пустота царит и здесь: нигде не валяются Лерины маечки, трусики и учебники. Открываю шкаф: точно, вещей ее нет, спортивной сумки тоже, только одинокий розовый носочек выпадает с полки…