— Это еда для низших!
— Относитесь, как к лекарству. Буквально на кончике ложки, — чуть не добавил «за маму, за папу».
И внимательно смотрю на реакцию организма. Отмечаю лёгкие, на грани заметности, позывы к тошноте.
— А теперь это, и не торопясь, — отрезаю кусочек жареной свинины. Одно из любимых блюд. Герцогиня с удовольствием начинает пережёвывать и вдруг выплёвывает.
— Ты что сделал⁈
А то самое! Доволен собой, как слон. Мне удаётся ещё один целительский пируэт. Почти внедрил отвращение к вредной еде на физиологическом уровне.
— Герцогиня, вообще-то это тоже еда для низших. У вас какой-то сбой в организме произошёл, и вас почему-то к этой еде потянуло.
— Для низших⁈ Дружок, что-то ты не то говоришь. Ни один род не пренебрегает этим мясом!
— Мясо и вы можете есть. Но только постное. И что вам за дело до других родов? Хотят травиться, пусть травятся. Вы просто не знаете, что в свинине, в отличие от других видов мяса, часто заводятся такие маленькие червячки. Особого урона Высшим они не наносят, зато низших жрут изнутри поедом. Если недостаточно долго варить или жарить его.
Наплёл ей кучу всего. О гельминтах они тут не в курсе. Пришлось затем даже успокаивать. С пользой для себя. Отрезал кусочек и съел в подтверждение слов:
— В этой порции ничего плохого нет. Я же не сказал, что во всех подряд животных эти червячки живут.
Завершающий сеанс укрепления зелёных нитей проходит быстро и почти без затрат. В силу особенностей организмов Высших их лечить намного легче, чем низших. Запоздало в голову приходит догадка. Вполне возможно, Высшие живут дольше и болеют редко из-за случайного попадания золотых искорок магии в изумрудные нити. Каковые, судя по всему, являются энергетическим каркасом организма.
Вот и весь секрет лечения высших. Целенаправленное укрепление нитей магическими искрами взамен случайного. Потрясающе просто выглядит, как любой ответ на кажущуюся на первый взгляд неразрешимой загадку.
После сеанса повеселевшая герцогиня грузной, но бодрой козочкой выскакивает из комнаты. Выхожу за ней, изо всех сил не торопясь, доедаю хрустящее птичье крылышко. Чего зря добру пропадать?
Выходим на обширный балкон на втором этаже. Внизу какая-то суетня, которой распоряжается сиятельный граф. Оборачивается на оклик герцогини, идёт в дом.
— Теперь меня, — командует графское сиятельство, — только по-быстрому. Не скучайте, ваша светлость.
Напоследок предлагает ей лёгкого вина, герцогиня не возражает, а меня никто и не спрашивает. Не возражал бы, впрочем, тоже.
О кормёжке граф опять «забывает», а мне уже и не надо. Усаживаю графскую гнусность в кресло, возлагаю руки, работаю. Уже устаю удивляться. Знает, прекрасно знает, как я к нему отношусь, и при этом не то что дозволяет, а заставляет его лечить! У него с головой всё в порядке? И-э-х! И чего я — не менталист? Покопаться бы в его сознании… по-детски непосредственная вера в собственную исключительность, которую просто обязаны признавать все прочие? Так ведь сам других высших не гнушается прибить. С непременным условием скрытности, но ведь убивает. Почему же ты, граф, мысли не допускаешь, что могут убить тебя?
Это ведь должно быть несложно. Чуть-чуть, очень осторожно пытаюсь истончить одну из зелёных нитей. Новое дело для меня. Там, где она особенно мощна… граф хлопает себя по шее и ожесточённо чешет. Надо же! Почувствовал! И я тоже ощущаю слабый прилив сил. Хм-м, могу работать, как вампир? И с высшими и с низшими?
— Чуточку магии, граф.
Сонмом искорок восстанавливаю лёгкую каверну, укрепляю остальные. Все, кроме одной, что проходит через селезёнку. Халтурю? Нет, это целенаправленный саботаж. И он удаётся.
Граф встаёт, явно приободрившийся. Повинуясь повелительному жесту, выхожу, слегка пошатываясь, иду за ним. Присоединяемся к обществу герцогини.
— Без пикантного зрелища не могу оставить вас, герцогиня, — галантно провозглашает граф, и от следующего вопля я слегка дёргаюсь. — Конрад! Начинай!
Лицо «золотца» Конрада освещается неприкрытой радостью. Он тут же живо транслирует команды слугам. Те тащат и умащивают на широкую скамью какого-то худосочного мужичка крестьянского вида. Грубо сдирают с него ветхую рубаху.
— Недоимки платить не хочет, — любезно разъясняет граф.
«Не может», — перевожу для себя.
— Ваше сиятельство, можно мне к себе удалиться?
— Удалишься. Только сначала посмотришь, что бывает с теми, кто провинится.
Глядеть никакого желания, но приходится учитывать строгий взгляд графа, смотрю, тяжело опираясь на перила.
Хмыкаю. Конрад хорош, только перестарался. Истязаемый взвывает от первого удара, прочертившего по жалкой спине красную полосу, переходит на какое-то бульканье от второго и замолкает после третьего.
Хмыкает и герцогиня, граф наливается злостью.
— Конрад!!!
Ну как же! На самом интересном месте! Однако у конюха в запасе резерв имеется. Безжизненное тело отволакивают и бросают в стороне. Умер? Издалека не поймёшь. Притаскивают следующего, по виду крепче. Процедура повторяется.
Сразу видно, что Конрад на этот раз осторожничает. И кнут свистит не так задорно, и паузы подольше. Но после десятого удара, вой забиваемого насмерть низшего переходит в хрип.
Конрад вопросительно глядит на графа. Продолжать? Не присматриваюсь к жесту графа, но, видимо, что-то вроде большого пальца в сторону сердца. Аналог безмолвного приказа римских императоров, решавших участь проигравшего гладиатора.
Низший оправдывает ожидания сиятельных тварей, перестаёт подавать признаки жизни только после ещё семи ударов. И вот этот момент для графа и герцогини самый сладостный, судя по всему. Искоса посматриваю на них.
Мне просто интересно, каким образом получается, что вся аристократия — сплошные садисты, наслаждающиеся чужими страданиями. В самодержавной России тоже такие встречались. Та же пресловутая Салтычиха. Но, как ни крути, она плохо закончила. Не помню деталей, но вроде тогдашняя императрица её куда-то в монастырь закатала.
Хищных зверей можно в жестокости обвинить. Но они элементарно такого понятия не знают. Поймали добычу и жрут. То, что она ещё жива, их не волнует. Как и момента окончательной смерти не замечают. Никакого садисткого удовольствия они не испытывают, они просто жрут.
— Понравилось? — насмешливо глядит граф. — Уведите его.
Пара дюжих стражников уводит меня, еле волочащего ноги, в родную темницу. По мере продвижения к цели шаг мой становится всё увереннее. Нет уже необходимости гнать картину для графа, показывая себя измождённым до крайней степени. Зато конвойных начинает шатать. Не сильно, только если присмотреться. Не должны они ничего понять. До времени.
А вот и время! Доходим до караульного помещения. Там ещё трое. Последним бесцеремонным касанием отправляю конвой сползать на пол по стеночке. Ещё одного шустрого хлопаю рукой по лбу. С таким же эффектом. Не, они живы, через полчаса мощные организмы проведут внутреннюю мобилизацию и восстановят тонус.
— Парни, я вас предупреждаю, — говорю двоим, не успевшим среагировать, да и остальные слышат. — Мне насрать, где вы возьмёте, но если ещё раз! Только раз вы мне вместо еды помои принесёте, я вас просто-напросто убью.
— Это я тоже заберу, — нагло реализую намерение, приватизирую со стола небольшой кувшин, в котором что-то булькает. Мне всё равно, что там. Пиво, вино, вода… всё сойдёт.
— И это тоже, — хватаю какой-то зипун, валяющийся у стенки.
Лихорадочно быстро за мной захлопывается дверь. Усмехаюсь. Пригубляю жидкость из кувшинчика — о, слабенькое винишко, вроде забродившего компота. Сойдёт! Располагаюсь у прохладной стенки. Так жить можно! Звук падающих капель! Снова! Как только посторонние звуки отсекаются, появляются они!
Ныряю в Тень. Внимательно осматриваю всю камеру. В правом верхнем углу, в той стене, где должно быть окно, вижу слабое свечение. Затыкаю, а вернее, вытягиваю из источника света всю энергию. Выныриваю.
Ну и замечательно. Никаких капель нет. Это магический пыточный артефакт. Скорее всего, я его не разрушил, а разрядил. И то хлеб.