— И вообще! Тьфу три раза, но если ты или твой друг Феликс, не дай боже, попадёте ко мне, я вам тоже так скажу. Прямо и открыто. Исцеляйтесь сами! — о, нет, клятву Гиппократа нарушать не собираюсь и если что, помощь окажу.
Однако крови из них выпью… аж жмурюсь мечтательно. Например, наброшу лёгкий паралич на речевой аппарат и буду над ними безнаказанно насмешничать. В отсутствие показаний пару клизм назначу… хотя нет, не стоит. Кто знает, как жизнь повернётся, вдруг получат возможность ответить тем же.
Не даю ему ответить:
— Одежда моя где?
Гелиос кивает на шкаф, медсестричка — эта моложе и стройнее Тамары — открывает шкафчик. Шлёпаю к нему в одних труселях, не обращая внимания на присутствие молодой дамы. Нравы в больнице, куда там папуасам. Медсестёр ничем не смутишь, мог бы и абсолютно голым пройти.
Помнится, будучи студентом в меде, слышал то ли легенду, то ли реальный случай. Весёлые студенты-молодцы решили подшутить над сокурсницей на практике в прозекторской. Подбросили ей в карман халата мужской член. Идут вслед за ней по коридору, предвкушают реакцию с визгами, замирают в сладком ожидании, когда девушка суёт руку в карман халата и вытаскивает это вялое нечто. Показывает уже разочарованным её флегматичной реакцией парням и спрашивает:
— Мальчики, кто потерял?
Вот и у медсестры взгляд нисколько не смущённый, а одобрительно оценивающий. Ну, да. Брюшком не обзавёлся, наоборот, в последнее время похудел.
Одежда развешана аккуратно, так что ничего не помялось, да и помялась бы, наплевать. Притопываю ногой, загоняя её в туфлю плотнее. Гелиос делает шаг к двери, приглашающе оглядываясь, его останавливает мой вопрос:
— А халат где?
— Какой халат? — Анализирую сей ответ со всех сторон, вроде искреннее недоумение.
— Ну, я же в халате был на осмотре больной, когда меня квакнуло…
— А зачем тебе халат? — Гелий недоумевающе переглядывается с медсестрой. А я несколько секунд раздумываю, говорить или нет?
— У меня там в кармане деньги лежали, — всё-таки надо сказать, а то потом, как бы поздно не было. Чем раньше заявляешь о преступлении, тем больше вероятность найти злодея, посмевшего.
— Большая сумма? — разговор ведёт Гелий, медсестра только глазками хлопает. Вроде с искренней невинностью. В такие моменты невольно начинаешь подозревать всех вокруг.
— Большая. Из-за нескольких тысяч я бы не переживал…
— Храните деньги в сберегательной кассе, — не удерживается от подколки Гелий, наставительно поднимая палец.
— Не учи меня жить, парниша, — парирую и продолжаю: — Долг отдали. Сразу после смены. А сберегательной кассы в клинике нет. Сто двадцать тысяч.
Медсестра ахает, Гелий серьёзнеет. Дружной группой идём в ординаторскую. Гелиосу надо бумажки оформить и с пропажей ещё придётся разбираться. Ставлю автографы в нужных местах, Гелиал тем временем выясняет, кто меня принимал. Его друг Феликс, который сейчас на обходе находится.
— Наша звезда Михась лоханулся? — На эти слова дружка Гелий бросает на меня вороватый взгляд, но громкую связь на смартфоне не выключает.
— Феликс, ты на громкости.
— Предупреждать надо… — и немедленно переходит в атаку: — Не, но это додуматься надо, такие деньги в кармане держать. У него с головой точно не всё в порядке.
Ещё у них любимая приколка про весенне-осеннее обострение, свойственное определённого рода гражданам. Не помню ни одного демисезонья, чтобы кто-то из них не пошутил бы так на мой счёт. На худой конец про кого-то другого.
— Феликс, он не таскал, ему буквально за пять минут до того долг отдали. Ему что, съесть их надо было?
Надо же, как удивительно. Гелий меня выгораживает. Я щас слезу пущу, всегда считал его безнадёжным придурком.
— Всё равно. Такое могло только с ним произойти…
Видя нарастающее нетерпение с моей стороны, Гелий давит на друга.
— Феликс, давай по существу. Куда халат делся? Медсестра твоя не забирала?
— Ничего она не брала! Зачем ей чужой халат, сам посуди? Его Автандилыч унёс…
Дальше можно не слушать. Огромный камень падает с плеч. Машу Гелию рукой, тот отключает громкость и продолжает беседу. Долго. Через пять минут переходят на обсуждение планов на выходные. Лесбиянки в штанах, блин…
— Подожди! — Гелий останавливает меня, уже открывающего дверь. — Подпиши сначала.
А я-то думал! Точно затупил на ровном месте. Только что сам отказался подписывать бумагу о том, что никаких претензий не имею. Вот он и егозит. Дошёл до того, что заступился за меня! Да перед другом, надо же.
— Нет, Гелий. Днём — деньги, вечером — подпись. Можно и наоборот. Но деньги — вперёд!
Родное реабилитационное.
Хочется есть, но сначала о главном. Стараясь унять излишнюю стремительность, разгоняюсь к кабинету Автандилыча. Киваю на возглас Светочки: «Михал Алексаныч! Вы оч… проснулись⁈»
— У себя, — почти шёпотом отвечает она на вопрошающий кивок в сторону начальственного кабинета.
В него и врываюсь после дежурного стука. Завотделением не тот калибр для тяжеловесных бюрократических церемоний в виде ногастой секретарши и предварительной записи на приём. О, какой пассаж! Почему-то захотелось сказать: «Ну, извините, что помешал вам деньги прятать», хотя куч денег на столе не видать. Всего лишь какие-то бумажки.
Пархоменко и Автандилыч отскакивают друг от друга так, будто их мгновенно напитали одноимёнными зарядами немалой величины. Вернее сказать, Пархоменко отскакивает, Автандилыч только пытается вдавиться в протестующе скрипнувший стул.
— Салют, Гиви Автандилович, привет, брателло! — нуачо, он первым меня так назвал! — Извините, что врываюсь, но дело совершенно срочное. Да, я очухался, но сейчас не об этом. Гиви Автандилович, где мои деньги?
— Михаил Александрович, да что ж вы так врываетесь!
Автократыч старательно накачивает голос возмущением, руки меж тем живут своей жизнью, сгребают бумаги в стол. Глаза тоже ненадолго обретают автономность. Согласно выражаемому ими приказу Пархоменко с совершенно непостижимой для своей туши воздушной лёгкостью, будто мираж, дематериализуется из кабинета.
Некоторое время ошарашенно рассматриваю закрывшуюся дверь. Только что наблюдал невероятное — сродни прохождению слона сквозь посудную лавку, абсолютно не пострадавшую от опасного транзита.
— О каких деньгах вы говорите, Михаил Александрович? — Автократыч на все сто использует предоставленную паузу. — Я же отдал вам всю оговоренную сумму!
В голосе искреннее удивление, готовое перерасти в благородное негодование. Внимательно прислушиваюсь и остро вглядываюсь в лицо Автократыча. Глаза он прячет, а искренность — канис педикулёзис! — хоть убейте меня, всё больше кажется фальшивой.
— Отдали, — не собираюсь спорить с очевидным. — И тут же забрали. В терапии говорят, что когда меня принимали, халат вы взяли с собой. Что абсолютно правильно. Халат, в коем я пребывал, собственность отделения реабилитации. Поэтому ваши действия абсолютно обоснованны. По сему выходит, деньги у вас. Они же в халате лежали.
— В халате? — Автократыч задумчиво трёт лоб. Наращивает мастерство прямо на глазах. Сейчас уже не могу уверенно сказать, что он фальшивит.
— Так он в ординаторской должен висеть! — в голосе неподдельная радость от счастливо найденной разгадки. — Подите немедленно проверьте!
Вскакиваю и мчусь в ординаторскую. А халат мой сейчас не на Пархоменко⁈ Влетаю в ординаторскую. Вешалка! Нет, все карманы пустые. Шкафчик! В одном халате что-то вроде зажигалки, ничего похожего на конверт, набитый купюрами. Канис пенсиос петраполус!
Интерн Вера глядит на меня расширенными глазами. Только у рыженьких бывают глаза такого яркого голубого цвета. Кроме неё в ординаторской никого нет.
— Пархоменко где?
— Так нет его. Сегодня моё дежурство.
А, точно. В кабинете Автократыча брателло был в гражданке. Ещё один камень с плеч… хотя мой халат и любой другой он всё равно не надел бы. У него отдельная спецодежда. В стандартную он не влезает даже внатяжку.