Стеллу я вижу пару раз в неделю; хрупкое доверие между нами мало-помалу крепнет. Она постепенно примиряется с тем, что сделала Астрид, и с тем, что отец не стоит за моим исчезновением. Ей куда тяжелее смириться с тем, что я отказала доктору Лизандер, предложившей постараться вернуть мне воспоминания, но я сыта этим по горло. Отныне никто, кроме меня, не будет решать, что мне помнить, а что забыть.
Пока работаю в национальном парке. Лен значится в списке пропавших без вести; он погиб в сражении с приспешниками Астрид. Здесь, в вышине, над миром, попирая ногами вечные горы, я ощущаю такое облегчение, такую легкость, такое освобождение от тягот и забот, какого не испытывала еще никогда. За этим на самом деле я и приехала в Кезик вопреки уговорам мамы и Эми. Горы — единственное место, где я могу спокойно размышлять о чем угодно.
Я все еще могу вернуться в школу, а потом, когда-нибудь, пройти соответствующую подготовку и стать учителем рисования, как Джанелли. Когда-нибудь, но не сейчас. Счастливые детские личики — сейчас это не для меня, особенно после того, как Зачищенных малышей из экспериментального приюта Астрид нашли… мертвыми. Приспешники Астрид убили их, чтобы скрыть творившиеся в приюте преступления, но избавиться от тел не успели.
По крайней мере я знаю, что Эди выжила, что Бен не выдал лордерам ее адрес, а их дом был пустой в тот день, потому что мать и дочь услышали о расстреле у Колледжа Всех Душ и успели скрыться.
Я навестила их после возвращения домой. Эди разрешила мне оставить Мюррея себе, потому что я даже более одинокая, чем она.
Насколько мне известно, это единственный пункт, по которому Бен сказал правду, все остальное утонуло во лжи. Он вел игру достаточно долго, имея целью выйти из больницы, а потом правда стала понемногу выходить наружу. Выяснилось, что преступления, заслуживавшие такого наказания, как Зачистка, он совершал и раньше, еще до нашей встречи. Еще он сказал, что счастливым был только тогда, когда носил на руке "Лево".
А потом Бен украл машину и исчез. О его местонахождении ничего не известно. Я знаю только одно: со мной он быть не хочет. Почему, отчего — это, в конце концов, неважно.
Знала ли я, что так будет? Предвидела ли такой поворот? Зачищенная или нет, я никому не могла причинить боль, а Бен мог и доказывал это делом. Пусть лордеры экспериментировали с ним, пусть манипулировали им и защищали его от ответственности за содеянное, но в бойне у Колледжа Всех Душ участвовал все-таки он. Говорит ли это о том, кем он был на самом деле? Доктор Лизандер намекала на это и даже неоднократно предупреждала. Но решение отдала в руки самому Бену.
Иногда я спрашиваю себя, был ли он по-настоящему моим или я все это напридумывала. Как сказал Эйден, можно ли любить человека, если не знаешь, кто он на самом деле?
И все же я знаю, что мы любили друг друга. Любили в том месте и времени, где и когда были самыми обычными чистыми дощечками. Невинными. До того, как ко мне стала возвращаться память. До того, как его изменили лордеры и доктор Лизандер вернула его прошлое.
Это было неподдельным, по крайней мере для меня. Доказательство — оставшаяся боль.
Я смотрю на Финли и Мэдисон и убеждаюсь, что любовь может крепнуть и расти. Вот только сейчас это не для меня. Лордеры преподали мне по крайней мере один урок: второго шанса не бывает. Я выбрала Бена, повернулась спиной к Эйдену и не могу ничего изменить. Но ведь и Эйден был прав, когда говорил, что Бен — прошлое. Я не скучаю по нему так, как скучаю по Эйдену; с Беном это скорее печаль по былому. Не по тому, что могло бы быть, а по тому, чему бы следовало быть.
Последний подъем, и я достигаю наконец пункта назначения — тюрьмы в сланцевой шахте. Теперь Астрид Коннор там единственная пленница. Дальше — безымянные могилы и мемориал: сегодня там пройдет публичная церемония открытия. Здесь мама, Стелла, Грегори, доктор Лизандер. Здесь те, кто выжил, женщины, недавно освобожденные из заключения вместе с Мэдисон. На их лицах печать пережитых испытаний и робкая еще радость внезапной свободы. Вместе с выжившими родственники и друзья вроде нас тех, кто не дождался свободы.
А вот и сюрприз. У меня перехватывает дух, когда я попадаю вдруг в объятия Эйдена. Он ничего не говорит, просто держит секунду-другую, и я прижимаюсь к нему.
Начинается церемония. Грегори сдержал слово: он нашел свою дочь. Оказывается, она умерла через считаные недели после моего рождения — естественной смертью. Если, конечно, "естественной" можно назвать смерть от послеродовой инфекции. Может, смерть была для нее освобождением? Хотя я предпочитаю думать, что она осталась бы со мной, если бы могла.