Начинаю сбавлять ход, хотя обычно это делает Бен. Сегодня мне нужно поговорить с ним кое о чем.
Бен обходится без комментариев; просто следует моему примеру и не спешит с вопросами. Вообще-то, он за целую неделю едва ли произнес хоть слово. Я заранее продумала, что и как сказать, но весь план идет насмарку, едва я поднимаю голову и смотрю на него.
— Ты злишься?
— Что?
— Не притворяйся, что не слышал. Это продолжается всю неделю. Даже с воскресенья.
— Не говори глупости. Конечно, не сержусь, — сердито говорит Бен.
Я останавливаюсь.
— В чем дело? Я сделала что-то не то?
Он проводит ладонью по волосам.
— Кайла, не всегда дело только в тебе, ясно?
Я отступаю, словно получила пощечину.
— Тогда в чем?
— Тише.
Я с опозданием ловлю себя на том, что повысила голос. Он берет мою руку, сплетает пальцы. Мимо проносится машина. Бен оглядывается по сторонам. Никого не видно.
— Идем. — Он тянет меня к растущим вдоль обочины деревьям. В темноте едва просматривается тропинка, ведущая к забору с металлической калиткой, которая слегка мерцает в лунном свете. По другую сторону забора тянутся поля. До дороги несколько минут пешком; проходящие машины едва слышны.
Бен останавливается и прислоняется к забору; его лицо теряется в тени.
— Тихие слова в ночи[2], — шепчет он, а потом подхватывает меня и сажает на забор, так что теперь мы смотрим друг другу в глаза. Я уже освоилась в темноте и вижу на его лице то же выражение, которое было тогда, в дождь, когда мне показалось, что он поцелует меня. То выражение, которое я перенесла на бумагу на последнем уроке у Джанелли.
Бен наклоняется — так быстро, что я не успеваю отреагировать, — и легко касается губами моей щеки.
— Я не злюсь на тебя, — шепчет он мне на ухо, и от этих слов по шее бегут мурашки. Внутри все переворачивается, а рука, словно сама собой, тянется к его губам и…
Бен с сожалением качает головой и отступает.
— Нам нужно поговорить. Времени мало.
Я опускаю руку.
Он снова прислоняется к забору, прячется в тени, но ничего не говорит. Листья шуршат на ветру, ограда подо мной как будто ледяная, и я уже начинаю дрожать от холода, а руки и ноги покрываются гусиной кожей.
Бен придвигается ближе и берет мои руки в свои.
— Мне недоставало наших пробежек, — говорит он, когда я сообщаю о запрете бывать на беговой дорожке.
— Мне тоже.
— Скучала по мне?
— Скучала по пробежкам! — Бен поднимает брови. — И по тебе, — добавляю я. Он усмехается — мол, так я и не сомневался, но хотел, чтобы ты признала это сама.
— Насчет бега мне все понятно. Я и сосредоточиться на чем-то могу, только когда бегу в полную силу. — Он хмурится. — Но то, что ты сказала в воскресенье… оно не выходит из головы.
В ушах звучат эхом слова миссис Али: "Своими неумеренными занятиями бегом ты пытаешься подавить мониторинговые эффекты "Лево"… И я вдруг понимаю, что таким, как сейчас, не просто улыбающимся мальчишкой, вижу его только тогда, когда он бежит. Бег как будто освобождает его.
Он выпускает мои руки и прислоняется к забору.
— И я не могу не думать о том, что случилось с Тори…
Я обхватываю себя, как будто хочу удержать боль внутри. Тори — призрак, постоянно стоящий между нами. Трясу головой, прогоняю эту мысль. Нет, не призрак! Она не может быть призраком. Или может?
— …и с Феб, и с твоим учителем живописи, и со всеми остальными исчезнувшими. Насколько мне удалось выяснить, ситуация только ухудшается. Людей исчезает все больше и больше.
— Так пойдем со мной. В понедельник, после занятий. Сам все увидишь. Проверишь, нет ли тебя на веб-сайте. — Вот и нарушила обещание. Ну да это ведь не кто-нибудь, а Бен, и я ему доверяю. Но легче не становится — чувство вины ложится тяжелой тенью.
— В том-то и дело, что я не хочу. Не хочу знать.
— Не понимаю.
— О тебе заявили как о пропавшей без вести. О тебе кто-то заботится, кто-то хочет, чтобы ты вернулась. А меня не ищет никто. Я никому не нужен и, может быть, поэтому здесь. Примерно так было и с Тори: ее новая мать просто решила, что не хочет ее больше. А если мои настоящие родители отказались от меня?
— Система так не работает. Зачистке подвергают не каждого, а только тех, кого арестовали и судили за какое-то преступление. — Я слышу себя и понимаю, что мои слова звучат фальшиво. Да, так должно быть, но так бывает не всегда, доказательством чему служат — если, конечно, они настоящие — те веб-сайты, посвященные пропавшим без вести детям.