Жаловаться, обижаться на то, что тебя приговорили к зачистке, бесполезно: после того как это случается, ты уже не помнишь ничего. И, в конце концов, назвать пропавшим без вести осужденного по всем правилам нельзя. Его родители знают, что с ним произошло.
— Поняла, да?
Я киваю.
— Просто не думала об этом.
— Так зачем мне что-то выяснять? Какая от этого польза? Я все равно не помню ничего, что было раньше. Я — не тот самый человек. И в семье у меня сейчас все хорошо. Даже лучше, чем хорошо.
Семья Бена… О которой мне ничего не известно.
— Расскажи.
Мы выходим на дорогу, и Бен рассказывает о своем отце, учителе начальной школы и любителе играть на пианино, и матери, управляющей маслобойней и скульпторе по металлу. Своих детей у них нет. Бен живет в семье третий год, ему хорошо с ними, так зачем же что-то ломать?
Он говорит, я слушаю, но в голове звучат слова, сказанные им вначале: я никому не нужен.
Нужен мне, думаю я.
Но вслух этого не произношу.
Глава 34
Сегодня лордеры снова проверяют машины у больничных ворот. Двое стоят в коридоре возле офиса доктора Лизандер, и когда я прохожу мимо, по спине пробегает холодок. Позже, сидя в комнате ожидания, наблюдаю за ними исподтишка и ничего не могу с собой поделать. Оба напряжены и реагируют на каждое движение и каждый звук. А вот я привлекаю их внимание не больше, чем сидящий на стене паучок. Зачищенная, не представляющая ни интереса, ни угрозы.
— Войдите, — доносится наконец из офиса доктора Лизандер, и я спешу в кабинет и с облегчением закрываю за собой дверь.
— За тобой кто-то гонится? — с улыбкой спрашивает она.
— Нет, конечно нет.
Доктор вскидывает бровь.
Я вздыхаю.
— Ну, если уж вам так хочется знать, у меня от этих лордеров мурашки по спине ползут.
— Скажу по секрету, Кайла, у меня тоже.
Я смотрю на нее недоверчиво.
— Правда?
— Правда. Но я их игнорирую, притворяюсь, что там никого нет. Если не признавать их существования, то они все равно что не существуют.
Она говорит это так спокойно и уверенно, словно отключением своего внимания может отправить в небытие целый народ.
Я невольно сжимаюсь и бросаю на нее быстрый взгляд — заметила или нет, — но доктор печатает что-то на экране и лишь потом поднимает голову.
— На прошлой неделе ты решила сосредоточиться на занятиях рисованием. Как успехи?
— Не очень хорошо.
— О? А что так?
— Уроки живописи отменены. А учителя живописи лордеры забрали на глазах у всей школы.
Шок проносится по ее лицу летучей тенью — зрачки на мгновение расширяются, дыхание прерывается на полувдохе, — и оно снова становится невозмутимым.
— И как ты?
— Рисую дома, но это не то же самое.
— Ты неправильно меня поняла. Что ты чувствуешь? Как относишься к тому, что случилось с преподавателем?
Интересно. Я по собственному опыту знаю, что обсуждать действия и поведение лордеров запрещено. Однако же доктор Лизандер совершенно открыто беседует со мной на запретную тему. Осторожно, Кайла, они за стеной, в коридоре. Кто знает, что и как они могут услышать.
— Наверно, у них были на то какие-то свои причины.
— Перестань, Кайла, я же вижу, как ты переживаешь из-за учителя.
— Неужели?
— Твои глаза — окна в твою душу.
Какая досада. Я практиковалась дома перед зеркалом, училась, по совету мамы, сохранять каменное лицо. Но стоило подумать о чем-то, к чему я неравнодушна, как это сразу отражалось в зеркале. Думай о Себастиане. Это вроде бы помогало.
— У меня есть душа?
— Ты пытаешься отвлечь меня, и у тебя неплохо получается. А про глаза как окна — это старая пословица.
— Я имею в виду, может ли быть душа у таких, как я?
Доктор откидывается на спинку стула и с любопытством смотрит на меня.
— Для того, кто верит в существование души, процедура зачистки никак не может повлиять на ее наличие или отсутствие.
— А вы верите?
Она качает головой.
— Кайла, ты забываешь, кто здесь задает вопросы. Отвечай на мои. — В ее голосе звучит предостерегающая нотка.
Я стараюсь придумать что-нибудь нейтральное, не опасное, но потом решаю — нет. Мистер Джанелли заслуживает лучшего. Заслуживает правды.
— Он — хороший человек. Мы были ему небезразличны. И вот теперь его нет. Как, по-вашему, я себя чувствую?
Доктор хмурится.
— Отвечаешь вопросом на вопрос? Ты же прекрасно знаешь…