Никогда не видела, чтобы брат плакал. Они с папой были сильными, это мы с мамой ревели по каждому поводу. Будь то грустные новости или ролики о жестоком обращении с животными. Папа и Йен провели всю жизнь в окружении нашей «нежной женской чувствительности». Хотя эта фраза прозвучала лишь раз и благодаря реакции, которую она вызвала, больше никогда не повторялась.
Вот почему я не хочу, чтобы они знали, это сломало бы маму — и если Йен так реагирует, я не смогу вынести, чтобы родители тоже через это прошли. Это мои плохие решения привели меня сюда, и я каким-то образом должна найти в себе силы преодолеть это без них.
— Йен, я в порядке, — попыталась я его успокоить. Успокоить себя.
— Нет, милая, не в порядке, но будешь, — пообещал брат, подхватывая меня на руки и неся к кровати.
— Йен, ты не можешь сказать маме и папе, я серьезно, пожалуйста, — взмолилась я.
— Естественно, я должен им сказать, Эйс, — огрызнулся он. — Они не вынесут, если ты пройдешь через это без них.
— Нет, Йен, они не вынесут, если увидят меня такой. Посмотри на меня, — я указала на свое лицо, и Йен вздрогнул.
— Я смотрю на тебя, Гвен, вот уже полторы недели. Образ тебя на больничной койке выжжен в моем мозгу. Я не забуду этого до самой смерти.
На глаза навернулись слезы, и я упрекнула себя. Я больше не могла быть такой эмоциональной. Я должна быть сильной.
— Ты что, не понимаешь? — прошептала я прерывисто. — Я никогда не смогу избавить от этих воспоминаний тебя. Мне бы этого сильного хотелось, но это не в моих силах. По крайней мере, маму с папой я смогу спасти от того, чтобы это тоже запечатлелось в их памяти. — Я снова показала на себя, хотя с громоздким гипсом получилось неуклюже.
Лицо Йена смягчилось, он наклонился и коснулся моей щеки.
— Эйс, как тебе удается так сильно беспокоиться о других, когда это ты прошла через ад?
— Полагаю, я просто везунчик, — слабо пошутила я.
Нас прервало появление доктора и медсестры, которые провели все нужные осмотры, задали мне множество вопросов о том, где я живу, какой сейчас год и кто у нас президент. К счастью, я на все ответила правильно, хотя у меня было больше шансов вспомнить, кто был президентом Dior.
Доктор по имени Брюс сообщил, что у меня сломано запястье (ну ты даешь, Шерлок), проломлен череп (причина моей полуторанедельной комы), четыре сломанных ребра, наложены швы на порез на щеке, «поверхностные» гематомы на большей части тела, а также последствия внутреннего кровотечения, от которого я чуть не умерла.
Я осторожно посмотрела на живот, повязку, прикрывающую то, что превратится в хирургический шрам. Йен дрожал от гнева, пока доктор перечислял мои травмы, будто составлял список покупок. Видеть, как мой верный брат так близок к тому, чтобы развалиться на части, было больнее, чем синяки, покрывающие мое тело.
После того, как доктор ушел, Йен сел на стул, обхватив голову руками, и долго молчал, прежде чем посмотрел на меня, его лицо превратилось в маску.
— Гвен, доктор сказал, что это не так, но я должен услышать это от тебя. Он...? — он остановился. — Он...? — Йен поперхнулся словами.
— Изнасиловал ли он меня? — закончила я за него.
Йен вздрогнул, затем резко кивнул.
— Нет, но был довольно близко, копы прибыли вовремя, — осторожно сказала я, глядя на его сжатые кулаки. — Йен… — я вздрогнула, пытаясь придумать, как его успокоить.
Он с такой силой оттолкнулся от стула, что тот с грохотом упал на пол. Он повернулся к стене, собираясь ударить по ней кулаком, но остановился до того, как рука ее коснулась. Я никогда не видела брата таким злым. Прослужив в армии почти двенадцать лет, он обладал железным контролем над своим характером, независимо от того, сколько кто-то пытался вывести его из себя. Но сейчас казалось, что он вот-вот позеленеет от злости и выпрыгнет из кожи.
Мы с братом были очень близки, всегда. Будучи на пять лет старше меня, Йен был моим защитником и лучшим другом с момента моего рождения. Он отвел меня в школу в мой первый день, научил ездить на велосипеде, и день, когда он ушел в армию, мне тогда было тринадцать, стал одним из самых печальных в моей жизни.
Мы выросли в Новой Зеландии, в маленьком городке, вдали от суровых реалий жизни, там мы были в безопасности и счастливы. Конечно, городок находился в уединенной местности, и самое модное, что мы носили, — это камуфляж, но я бы не променяла это ни на что другое. У нас было удивительное детство, любящие родители, мы никогда ни в чем не нуждались и выросли в прекрасной стране, где повсюду могли ездить на велосипедах.
Даже когда Йен стал подростком, и у него появилось множество подружек и неестественный талант ко всем видам спорта, он никогда не забывал меня, никогда не вел себя так, будто слишком «крут», чтобы возиться с младшей сестренкой. Для десятилетней девочки, с благоговением смотревшей на своего брата, это было чертовски необычно.