У короля Харальда был всего один сын, Свейн, которого воспитывал Пальнатоки, как уже говорилось выше. Свейну было сейчас девять зим от роду. Тири была дочерью короля Харальда. Было ей четырнадцать зим, была она немногословна, но приятна видом и весела. Волосы ее были черны и изящно вились, рот был хорошо очерчен, но немного великоват. И не могли сказать, была ли она пригожа на вид или не пригожа вовсе, потому что попеременно казалось то так, то эдак. Она не удалась высока ростом, но была приятного и благородного сложения.
Часто Стирбьёрн и Тири разговаривали друг с другом. Бьёрн отметил, как этим двоим, которые не отличались многословием с другими, было о чем поговорить и посмеяться промеж собой; беседовалось им легко, как будто каждый с легкостью угадывал мысли другого, как угадывает человек дорогу в стране, где он вырос, и где все ему кажется близким и знакомым. Так продолжалось какое-то время. Затем Тири стала казаться еще тише и молчаливее, нежели обыкновенно, будто утреннюю свежесть ее нрава сокрыла темная тень. Бьёрн, приметив это, спросил однажды у Стирбьёрна, не стоит ли ему переговорить в открытую с королем Харальдом.
— Раз уж ты решил жениться и, как вижу я, судьба посылает попутный ветер твоему парусу.
— Есть еще время, — отвечал Стирбьёрн.
— А я-то было подумал, глядя на тебя, что ты уж все решил, — сказал Бьёрн.
Стирбьёрн сказал:
— Дружбу водить — одно дело. А вот насчет женитьбы я еще не знаю.
— Но ты же ищешь жену? — молвил Бьёрн. — А тут как раз девица, пригожее многих, и мыслями с тобой сходна, и такого знатного рода, о котором только можно помечтать.
Стирбьёрн рассмеялся.
— Может, мне не по нраву чернявые женщины. А может, мне не по нраву маленькие. Но она мне нравится. И все же — нет.
С тем Бьёрн и пошел спать, и оставил говорить об этом.
Пришла пора Йоля, и король Харальд созвал всех могущественных и знаменитых людей своей страны приехать и праздновать вместе с ним, и велел служить мессу в его церкви. И снова он уговаривал Стирбьёрна и его людей креститься, однако ни один из них и не подумал этого сделать, и король ничего от них не добился. Вечером у короля началось великое йольское пиршество. Много было рассказано историй. И многие состязались между собой.
Король попросил Бьёрна рассказать об Исландии. Бьёрн рассказал.
— Есть ли короли в этой земле? — спросил король Харальд.
— Ни одного, — отвечал Бьёрн.
— Кто тогда правит там?
— Жрецы, — сказал Бьёрн.
— Что, схожие с вот этим? — спросил король, указав пальцем.
Бьёрн расхохотался.
— Не совсем так, повелитель. Скорее, схожие со мною, — сказал он.
— Ты был жрецом, когда был в Исландии, Бьёрн? — спросил король.
— Нет, — молвил Бьёрн.
— А отчего же ты не был жрецом? — спросил король.
— Это не для каждого, — отвечал тот, — такое не каждому дано. В моей земле, где родился я и вырос, жрецом был Снорри Торгримсон; он получил посвящение от своего отца, Торгрима Жреца Фрейи, и так уж велось в их роду со времен Торольфа Бородача, который и них первым прибыл в Исландию и осел на земле, которая стала зваться Мыс Тора.
— Ваши жрецы схожи с королями? — спросил король Харальд.
— У них власть королей, — молвил Бьёрн, — исключая то, что никто не обязан следовать и подчиняться им иначе как по своему вольному выбору. И нет у них ни королевского имени, ни королевской державы.
— Кем же был ты в Исландии, Бьёрн, — спросил король, — раз ты не был жрецом?
— Сам по себе человек был, — отвечал тот.
— И чем ты занимался? — спросил король.
— Тем, на что годились мои руки, — сказал Бьёрн.
— Был ли ты хорошим бойцом?
— Что-то в таком роде, — ответил он.
— Слышал я, — молвил король, — что в Исландии множество хороших скальдов. Что скажешь ты на это, Бьёрн?
— Нигде не сыщешь скальдов лучше, нежели в Исландии, — отвечал Бьёрн, — хотя раз на раз не приходится.
— Ха! — воскликнул король. — Я думаю, ты сам — скальд, а, Бьёрн! И мало что так порадует да потешит меня, как если бы ты спел песнь или сказал прибаутку, или стих, сложенные тобой.