Он ничего не ответил.
— А все же народ там хорош, в Хольмгарде?
— Не так уж плох, — отвечал он.
— Слышала я рассказы о них. Но что же все-таки привело тебя?
— Не знаю. Что-то. То, се — я ничего не мог поделать. Почти три года на чужбине — мне показалось, этого пока довольно.
Хотя до захода солнца было еще довольно времени, снаружи сквозь серый снежистый туман доходил лишь слабый свет; и только огонь очага освещал покой. И огненные сполохи подсвечивали красноватым золотом правильные черты гордого лица Стирбьёрна, лоб, сильные плечи, стройную шею, твердо очерченный рот и линию челюсти — черты его смягчились в неверных отблесках огня и были полны юношеской красоты. Первый пушок на щеках был мягок, а вьющиеся густые волосы были цветом схожи с самородным золотом.
Королева молвила:
— Я следила за тобой, сродник Стирбьёрн, во время игры в мяч. То было состязание, а теперь мне было бы приятно взглянуть на тебя в доспехах и вооруженного, каким ты бываешь, когда собираешься в поход со своими викингами из Йома. Покажись мне таким.
— У меня с собой нет оружия, — сказал он.
— Это моя прихоть, — сказала королева.
— Это блажь, — отвечал Стирбьёрн.
— Неужели сделать мне одолжение для тебя столь трудно? — спросила она. Затем она взглянула на висящее на деревянной стене оружие, и глаза ее блеснули.
— Вот, это как раз сгодится.
— Что это? — спросил Стирбьёрн. — Это короля, моего дяди?
Он встал в замешательстве, словно она вздумала шутить с чем-то, что было вне всяких шуток. Но она также встала и без дальнейших слов созвала своих служанок, велев им снять богато отделанную кольчугу и большой шлем с орлиными крыльями, что принадлежал Эрику-королю, окованный щит и поножи из сверкающей бронзы. Последние она собственноручно закрепила на ногах Стирбьёрна, он посмеивался надо все этим, немного смущенно, словно над безумной выходкой, которая едва ли приличествовала ему, давно вышедшему из детского возраста. Однако он чувствовал, что тут не все детская игра: то, как касалась королева твердых мышц его голени, пока пристегивала поножи — легким ласкающим движением. Он отступил назад, как отступает человек, по оплошности вторгшийся в чужую комнату. Стараясь не терять перед ней самообладания, засмеялся нарочито грубо, беря королевский шлем, который протянула ему служанка, и надевая его на голову. И стоял он в блеске огненных сполохов, покрытый шлемом, в доспехах и со щитом в руке, опоясанный королевским мечом, отделанным серебром. Вздыбленные и сильные, будто сам орел низошел из своего высокого поднебесья, бурые крылья поднимались по обе стороны шлема. Приоткрыв рот, смотрела на него королева. И ни слова не произносила.
— Подходит мне этот убор? — спросил Стирбьёрн.
Королева встретила его смех без ответной улыбки. Только под шелком платья грудь ее высоко поднималась, словно парус, надутый ветром, а темные глаза широко раскрылись, остановившись на его лице. Она скоро овладела собой и взглянула на него со спокойной и легкой веселостью. Но Стирбьёрну, который, несмотря на юность, уже хорошо понимал, в каком тихом омуте кто водится, ясно было, что означают эти широко раскрытые глаза.
— Ну что там мой юный сродник? — спросил он. — Поплывешь со мной, парень, когда войдешь в возраст?
И он взял дитя у няньки и поднял его, стараясь развлечь. Но дитя перепугалось, скривило личико и закричало.
Случилось так, что в это самое время Хельги подошел ко входу в покои и видел все в щель приоткрытой двери. Он отправился к своим приятелям Ториру и Торгислю, и они еще долго толковали тайком меж собой. После того они отправились искать Торгнира Законника. Они не сразу приступили к сути дела, говоря с ним, однако Торгнир был с ними любезен и попросил говорить прямо. И, наконец, они открыли ему свои замыслы — дескать сейчас подходящее время, чтоб выбить из-под Стирбьёрна скамью. И они знают, как это можно сделать — сказать королю прямо: ходят упорные слухи, что Стирбьёрн и Сигрид слишком уж спелись, и что у Стирбьёрна на уме до срока взять силой не только свою наследную часть, но и отобрать у своего дяди все королевство.
— Он сидит в открытую в покоях королевы, словно занял место короля как в зале так и в постели, и подкидывает и шлепает королевского сына, так что дитя кричит и жалостно плачет.
— Который из вас перескажет королю эту историю? — спросил Торгнир.
— Пришло нам на ум, — отвечал Торир, — что надежнее всего будет, если ты согласишься поговорить о том с королем, Торгнир — если, конечно, тебе по душе наш замысел.