— Подними голову, Торгнир, хочу я видеть твое лицо.
Старик поднял голову и взглянул на короля. Спустя несколько мгновений король снова заговорил и сказал:
— Сорок лет ты служишь мне. И должно быть, хорошо ведомы тебе мои мысли.
Затем король промолвил:
— Под страхом смерти я запрещаю тебе и кому-либо еще говорить о том, что случилось сегодняшней ночью. Что до королевы, то единожды женщину стоит простить. Что же до Стирбьёрна — ты должен пойти сам и разыскать его, и передать ему, что сможет он беспрепятственно покинуть Шведскую землю, если сделает это сегодня. Но если, покуда я жив, еще раз ступит он на эту землю или же встретится где со мной, это будет его смертью.
Торгнир смотрел на короля из глубины своих темных глазниц и ничего не отвечал. Его длинные руки чуть вздрогнули. Затем он заговорил:
— Ты иной раз думал, что я играю в свою игру, а не на твоей стороне, повелитель. Не хотел бы ты сам переговорить с ним?
— Если я с ним встречусь, — отвечал король, — будет это его погибель. Иди и передай ему мою волю.
Торгнир покинул залу прежде короля. Во всем доме царила сумятица, с королевского двора слышалось ржание и топот коней. Торгнир вышел во двор и подошел к Стирбьёрну, который уже садился в седло. Вокруг уже верхами собрались его йомсборжцы. Торгнир подошел совсем близко, чтобы никто не расслышал его слов, кроме них двоих, и передал королевское повеление, ничего не прибавив и не убавив. Стирбьёрн выглядел как человек, не до конца пробудившийся ото сна, что длился много ночей. Торгнир, не будучи вполне уверен, что тот вполне расслышал королевское послание, повторил его слово за словом. Но Стирбьёрн молвил ему в ответ:
— Я хорошо расслышал тебя. Теперь ты добился своей цели. К чему еще эта излишняя болтовня?
С этими словами он сунул ногу в стремя, сел в седло и, не оборачиваясь и более не обращая внимания на Торгнира, поскакал вместе со своими людьми прочь с королевского двора, вон из Уппсалы на юг, к морю.
11. Стены у гавани Йомсборга
Пока его корабли проходили во внешние ворота Йомсборгской бухты, Стирбьёрн стоял на стене. Провести корабли было делом непростым — высокие волны бились в скалы, — а потом все стало и вовсе трудным, поскольку солнце уже село и путь освещали лишь факелы и сияние луны, временами судорожно выскальзывающей и снова прячущейся в клочья тумана. Но все подчинялись приказаниям — именно Стирбьёрн был причиной того, что за три дня, как они отплыли от Низин, его люди стали считать более безопасным разбить один или два корабля, чем связываться со своим вожаком. Стирбьёрн стоял в полном вооружении, под его кольчугой с золотой кромкой надет был тот самый греческий кертл из кармазинного шелка с золотом, что поднесла когда-то ему в дар хольмгардская княжна. Перепоясывал его тяжелый серебряный пояс с конеголовыми змеями в каждом звене — тот самый пояс, что взяли они в сердце храма Йомбалы в землях Кирьяланда. И те варвары напрасно надеялись, что земля поглотит его, действовавшего столь вызывающе нечестиво. На бедре висел дар Эрика, обоюдоострый меч, с которым Стирбьёрн совершил столько достославных завоеваний — тот самый, которым он сражался с самим Пальнатоки, когда впервые прибыл в Йомсборг. Стирбьёрн стоял с непокрытой головой и, по своей недавней привычке, был без плаща, так что взору были доступны сила и мощь его рук и широких плеч, и вся его гордая стать, казавшаяся мантией гораздо более достойной, чем иные мантии на плечах королей.
Яростным и сумрачным был вид Стирбьёрна, однако был он сейчас тих, будто укрощенный звуками музыки дикий зверь. Смотрел он, как плясали столпы воды, как волны бросались на скалы, закипали вокруг них, падали, разбивались и вздымались вновь — вечные чада Ран[19], они словно совершали обряд некоего тайного служения, что недоступно знанию и пониманию обычных человеческих существ. Он слушал могучий рев разбивающихся валов, грохот и гром от их ударов, и сухое шипение гальки под отступающими волнами — словно злоба, что древнее мира и старше богов, вскипала в их дыхании, строя еще более зловещие козни.
Отступив назад, чтобы избежать брызг от более яростной и взлетевшей выше обычного волны, взметнувшей ввысь белые хлопья пены, Стирбьёрн почувствовал на своих плечах руки Бьёрна Асбрандсона, который неслышно подошел сзади.