Кепло не стал бы задерживаться в таких местах. Одна мысль сорвать порочный плод заставляет отшатнуться в отвращении, ведь сок плода полон ядов. Яркость зелени - не показатель здоровья, сад похоти насмехается над идеей добродетели.
- Твое лицо, друг, - рискнул заговорить ведун Реш, - отогнало бы зимнюю бурю. Вижу: небеса дрожат от страха, когда ты смотришь на предстоящий нам путь, и это на тебя не похоже. Совсем не похоже.
Кепло Дрим потряс головой. Они шагали бок о бок по каменистому тракту. День выдался облачный, хотя погода не доставляла особых трудностей. Холмы по сторонам совсем выцвели. - Зима, - отозвался он, - время года, высасывающее из мира жизнь и заставляющее меня отворачиваться от мира. Есть что-то гнусное, Реш, в этих голых пейзажах. Я не люблю зрелище содранной кожи и сырых костей.
- Ты придаешь форму тому, что видишь, ассасин, а видишь лишь то, чему уже придал форму. Не в силах примирить то, что чувствуем внутри, с тем, что видим снаружи, мы перебрасываем переживания из ладони в ладонь, как жонглер горячие камешки. Так и так, плоть пылает.
- Я приветствовал бы ожоги, - тихо прорычал Кепло, - ощутив боль как нечто реальное.
- Что тебя тревожит, дружище? Разве из нас двоих не я отличаюсь унынием? Расскажи, в чем причина твоих бед.
- Голод стариков, - ответил ассасин и снова потряс головой.
- Мы склоняем священное ради мирских забот. Ради презренных цифр. Его Милость сказал лишь то, что написано.
- И, сказав, содрал кожу, явив свои мерзкие аппетиты. В этом ли тайное искушение святых слов, ведун? В драгоценной гибкости? Вижу: они извиваются и переплетаются, как веревки. Все во имя бога, не меньше. Или ради ублажения ритуала? Можно ли вообразить, что бог глядит на нас с милостью и одобрением? Признаюсь тебе прямо посреди дороги - вера моя иссохла вместе со сменой времени года.
- Вот не знал, что у тебя она была. - Ведун провел рукой по густой бороде. - Все мы жаждем, верно, перепутать спасение с перерождением, вообразить, будто душа может воскреснуть из сухой скорлупы. Но такие вспышки редки, Кепло, их легко забыть. Скеленал со своими аппетитами дрожит в пустоте - мы же позаботились. Ни один ребенок не останется с ним наедине.
Кепло покачал головой. - Тогда протолкайся сквозь века и снова взгляни на нашу веру. - Он повел рукой, но пальцы сжались, словно царапая воздух. - Гибкие слова для гибкого ума ребенка, мы по обычаю прядем и сплетаем их, делая новое из старого. Мошенничаем, крича об улучшениях! - Он вздохнул, выпустив клуб пара. - Природа держится привычных схем, ловко завивается внутри каждого черепа, будь то мужчина, женщина, дитя или зверь. Узри наших потомков, Реш, узри дорогие мантии и расшитые рясы. Узри торжественные процессии в неверном свете факелов. Я слышу песнопения, лишившиеся всякого смысла. Слышу мольбы, ставшие бессмысленным нутряным рычанием.
Слушай! Я познал истину. С момента откровения, ошеломительных родов религии, каждое поколение лишь уходит всё дальше, шаг за шагом, и путешествие сквозь столетия отмечает жалкую деградацию. От священного к мирскому, от чудесного к профаническому, от сияния славы к фиглярству. Заканчиваем мы - заканчивается наша вера - фарсом, грубый гогот едва не срывается с губ, пока лица рассыпанных внизу прихожан обращены к сцене, беспомощные и печальные. А в тени алтаря грязные мужские пальцы щупают детишек. - Он замолчал, чтобы сплюнуть. - Пред очами бога? И правда, кто таких простит? Но вот еще большая правда, друг: нектар их самобичевания сладок! Я даже подозреваю, в основе слабости лежит жажда. Наслаждение непростительными грехами - вот награда их душ.
Реш долго молчал. Десять шагов, пятнадцать. Двадцать. Наконец он кивнул. - Шекканто лежит как мертвая. Скеленал трясется, парализованный предвкушением. Ассасин трясов замышляет отцеубийство.
- Я готов отрезать его шаловливый петушок до самого корня, - заявил Кепло. - Пресечь прецедент фонтаном крови.
- Не желаю слышать твои признания, друг.
- Так останови их речью блаженного неведения.
- Поздно. Однако многие, стоя у края могилы, провожают покойного вполне подобающими его делам мыслями. Кто заметит разницу в молчании?
Кепло хмыкнул. - Носим горе как траурную пелену и молимся, чтобы ткань оказалась достаточно плотной и никто не увидел наших довольных лиц.
- Именно так, друг.
- Так ты не будешь мне мешать?
- Кепло Дрим, если придет нужда, я стану защищать тебя со спины в разгар ночи.
- Во имя веры?
- Во имя веры.
Монастырь и Скеленал остались за спинами, стальной свет дня уже не дал бы его разглядеть. Впереди ждала на узком перешейке меж двух холмов ведьма Рувера. Связанная ритуалом с ведуном Решем, словно жена с мужем, она натянула на лицо хладнокаменное выражение, а когда увидела Кепло, гримаса стала суровой. - Назови компанию, в которую охотно пригласят убийцу.
Вздохнув, Реш сказал: - Милая супруга, мать Шекканто может лишь слабо стонать, но всё же мы слышим ее желания.
- Старая карга меня боится?
Кепло резко вздохнул. - Похоже, ведьма, здесь не надобен ассасин - ты сама кого хочешь зарежешь. Мать страшится риска, который ты примешь на себя, и я послан на защиту.
Рувера фыркнула. - Нужно бы ей больше узнать о силе, что я обрела. Можешь не называть нас общиной: здесь доверие удушено на пороге, а собор шипит почище змей в соломе.
- Ночевать в амбарах - приглашать нежелательных гостей, - слабо улыбнулся Кепло. Удержи воображение, ведьма. Я охранник на один день.
- Охранник лжи, - почти прорычала Рувера, отвернувшись. - Тогда за мной. Уже недалеко.
Реш пожал плечами, видя удивленный взгляд Кепло. - Иные браки лучше не доводить до финала.
Рувера кашлянула смехом, не оглядываясь на мужчин.
- Здраво размышляя, - сказал Кепло, - даже я скорее бросился бы в объятия мужчины. Наконец-то вижу в тебе перемену мотивов и желаний, дружище Реш. Мы навсегда пойманы пародией на семью? Муж, жена, сын и дочерь - титулы, смелые как плевок в лицо ветру.
- Я принимал эту влагу за слезы, - поморщился Реш. - Некогда.
- Когда был малым дитем, верно?
- Одним я обязан Рувере: она дала лицо моему смущению, и каждая черта заострена гримасой отказа.
Ведьма снова засмеялась впереди. - Лицо и просящая рука, но без толка. Однако откровение дано мне, не ему. Ну, - сменила она тон, поднявшись на гребень, - узрите новую освященную землю.
Реш и Кепло присоединились к ней и молча встали, глядя вниз.
Впадина имела форму овала шести шагов в ширину и восьми в длину. Крутые края скрывались за стеблями травы, так что единственная ступень вниз была плохо различима; само дно оказалось ровным и свободным от камней.
Странное образование находилось на ровном плато, часть которого монахини десятки лет назад вскопали и пытались засадить овощами, но без особых успехов. Дальше высились небольшие холмы, на многих имелись родники вблизи каменистых вершин. Беспрестанные потоки воды прорезали глубокие рытвины на склонах холмов, сформировав и единое русло, постепенно исчезавшее среди оврагов и сорняков. Однако впадина оставалась сухой, так что Кепло нахмурился: - Освященное? Уж явно не тобою.
Рувера пожала плечами. - Речной бог мертв. Пропал из-за проклятия Тьмы. Фактически предан, хотя это уже не важно. Женщина на троне Харкенаса нами не интересуется, и нам самим лучше пропасть долой с ее глаз. Супруг, поищи и скажи: что тебе отвечает?
- Ты вырыла яму своими руками? - спросил Реш.
- Нет, конечно.
Кепло хмыкнул и помешал Решу ответить. - Так позволь нам объяснить ее сотворение при помощи твердого разума. Видишь, со склонов текут ручьи. Достигая дна долины, они незаметно утекали бы дальше, не будь тут канав орошения. Еще здесь, под твердой коркой, лежат линзы наметенного ветром песка и осадочных пород. Итак, ручьи несут воду, вода находит скрытые пути к этим линзам и вымывает песок, отсюда и провалы в почве. - Он повернулся к Рувере. - Ничего священного в создании. Никаких чудесных явлений. Именно эти тайные потоки победили монахинь, решивших растить здесь урожай.