«Я не знаю, – ответил Арнольд. – Думаю, я просто защищал ее, потому что был в нее влюблен».
«Даже когда она тебя бросила?» – напирает Шталь.
«Да – признает Арнольд с улыбкой. И добавляет: – И до сих пор люблю».
Неужели Стивен не догадывался? Неужели в душе мальчика не было даже смутного сомнения о предательстве матери? Если и так, то он не мог позволить этой мысли завладеть им. Лея была ангелом-хранителем, сердцем и душой семьи. Поэтому Арнольду досталась роль плохого парня, на фоне которого мальчик мог превозносить свою почти святую мать.
15 лет Стивен пестовал этот миф о подлости и добродетели, так или иначе всплывавший во всех его фильмах, развивая динамику отношений между мужчиной и женщиной и способствуя тому доэдиповому мышлению, которое стало одновременно и вдохновением, и ограничением. После откровения мужские образы в фильмах стали мягче, но чувство вины и почтения и сексуальные табу, которые сопровождали их, продолжали оживлять сюжеты. И зачем кому-то понадобилось «прорабатывать» все эти тревоги, которые приносят такую прибыль?
Стивен родился в Цинциннати, где выросли его родители Лея Познер и Арнольд Спилберг, в одном из величайших городов Среднего Запада XIX века. Он был центром промышленности и культуры, притягивавшем как магнит иммигрантов: сначала англичан и голландцев в начале века, а затем русских и евреев из Восточной Европы (с 1881 по 1914 год). Вскоре он стал домом для одной из крупнейших еврейских общин к западу от Аллеган.
Семья Леи, Познеры, приехала из Одессы, города прогрессивных идей и культурного брожения, в то время как Арнольд был родом из небольшого старинного городка Каменец-Подольский, что в Хмельницкой области нынешней Украины. Его предки были землепашцами по линии отца и пивоварами по линии матери. Отличались эти два мирка не только географически: погромы в Каменец-Подольском хоть и случались, но все же евреев там обижали редко и существовали с ними вполне мирно. Когда еврейские семьи наконец начали эмигрировать, ими двигало множество причин, как экономических, так и физических: для евреев существовали ограничения на работу, мужчин заставляли служить в царской армии, известной своим жестоким обращением с иудеями.
При этом Одесса при всех своих претензиях на космополитизм гораздо более раздиралась антисемитизмом. Рожденный там в 1884 году Филип Познер стал свидетелем одного из самых страшных погромов в истории России и бежал в Америку – печально известном восстанием команды броненосца «Потемкин», о котором гениальный режиссер Сергей Эйзенштейн снимет легендарный немой фильм.
Прибыв в Цинциннати, он, как и многие евреи (как и отец Арнольда), стал коммивояжером, путешествующим с тележкой товара и редко бывающим дома. Маленький Стивен часами просиживал на чердаке, играя с непроданным товаром своего деда Филипа – бесчисленным хламом, который казался мальчику настоящим сокровищем и который превращался в игрушки. Отец Арнольда, умерший незадолго до рождения внука, стал комиссионером, завел свою лавку и сколотил небольшой капитал, который, впрочем, потерял в Великую депрессию.
Но настоящими двигателями в обеих семьях были женщины. Как это часто случалось, приезжая в Америку, мужчины, не имея возможности получить хорошо оплачиваемую работу, теряли социальный статус, а женщины брали на себя ответственность. Причем у многих это случалось задолго до эмиграции: еще в России бабушка Арнольда работала на пивоварне наравне с сыновьями, а отец изучал Тору. И каждая из бабушек Стивена – Ребекка Спилберг и Дженни Познер – были словно электрогенераторы. В Цинциннати они не только тянули на себе дом, но и вели активную общественную и политическую жизнь. Ребекка (бабушка Бекки) была очень умна, читала запоем, была активной участницей всевозможных еврейских организаций, интересовалась политикой и воспитала при этом трех талантливых детей.
Мать Леи Дженни – единственная среди бабушек и дедушек Стивена, родившаяся в Цинциннати, – была словно искра, жадная до знаний, активной политической деятельности и явно равнодушная к домашнему хозяйству – качество это унаследовала и ее дочь Лея.
Арнольд вырос в Эвондейле, почтенном еврейском квартале, делившемся на северную часть (немецкие евреи) и южную (евреи из Восточной Европы). В Эвондейле жили и неевреи, но по негласному взаимному согласию все держались друг от друга на уважительном расстоянии. Как вспоминал Арнольд, труднее всего было с немецкими евреями, которые считали себя выше «социально, культурно и финансово»3.