Я хотел вспылить, вступив в жаркий спор, но под воздействием отвара, укротившего мою прыть, я лишь нахмурил брови и вопросительно уставился на механикуса. Тот, в свою очередь, не спешил с объяснениями, видимо, желая услышать от меня хотя бы один вопрос. Но вместо этого я твердо заявил:
— Я никогда не нарушу закон. Условия «Пароменика» должны соблюдаться неукоснительно, иначе любой механизм придет в негодность! — повторил я заученную в приюте первую фазу создания. — Пускай это делают другие, но только не я!
— На твоем месте я не стал бы делать столь скоропалительные выводы.
— А разве есть другой выход? — удивился я. — Закон и придуман для того, чтобы его соблюдали. Иначе не будет никакого созидания, а сплошной хаос.
Задумчиво почесав бороду своим механическим имплантантом, гном что-то прикинул, а затем, резко вскочив с места, подхватил меня под руку и потащил к крылоплану.
— Дик, готовь «Пташку» к полету…
Я успел заметить недовольное выражение гоблинской морды — скорее всего, он уже точил на меня зуб, обвиняя во всех смертных грехах.
В отличие от серокожего, вечно брюзжащий Дик мгновенно отреагировал на приказ механикуса. Оказавшись в противоположной части ангара, он воспользовался тягачом — специальной повозкой, способной с легкостью перемещать многофунтовые громадины, и выкатил на взлетную полосу нечто большое, плотно стянутое защитным чехлом.
— Что стряслось? — послышался сонный голос Ти.
Одарив меня лучезарной улыбкой, девушка подошла к гному и, прижавшись к его плечу, преданно посмотрела в глаза.
— Хочу принять в нашу команду еще одного недовольного, — кивнул в мою сторону механикус.
— Ты уверен? — отчего-то усомнилась Ти.
— Как никогда в жизни, — громогласно заявил гном и одним махом сорвал с крылоплана чехол.
Отблеск солнечных лучей отразился от начищенной до блеска обшивки «Пташки». Не успев ахнуть, я молча наблюдал, как фонарь [8], издав несколько легких щелчков, отъезжает назад и открывает нашему взору удобные летные кресла из дорогой красной кожи пустынного трапера.
— Ну, что встал? Запрыгивай! — скомандовал гном.
Я ловко вскарабкался на крыло и погрузился в достаточно узкое, неудобное пространство, где от силы мог пошевелить плечами и слегка вытянуть вперед руки. Ти и Белый хвост последовали за мной. Фонарь щелкнул, окончательно лишив меня свежего воздуха. И тут я запаниковал. Легкий мандраж перед первым в моей жизни воздушным приключением, наверное, был вполне обычной реакцией, но я отчего-то решил, что скорый полет не сулит мне ничего хорошего.
Пристегнув ремни, которые с легкостью зафиксировались внутри креплений, расположенных по бокам кресла, я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, а вместо этого еще больше ощутил нехватку воздуха. Мне словно надавили на горло, заставив мгновенно разорвать ворот рубахи. Стало немного легче, и только. Нагретый, тяжелый воздух, казалось, медленно проникает в меня, словно горячий кисель, неприятно обжигая внутренности.
Следующий приступ паники произошел, когда снаружи послышался нарастающий гул разгоняющихся двигателей. Находясь в ангаре и наблюдая за взлетом крылоплана, я обычно ощущал лишь легкую вибрацию и неприятное онемение, будто находился в кузнечном цехе, где непрерывно слышны удары молота о наковальню. А здесь, внутри этого трепещущего и пыхающего паром монстра, все выглядело совсем иначе. Звук рождался у самого сердца и, сковывая тело цепями непреодолимого, оглушающего страха, вырывался на волю одним непередаваемым гулом. В нем сочеталось все: треск, свист, вой, жужжание и еще сотни составляющих, природу которых определить я был не в состоянии.
Набрав нужные обороты, крылоплан осторожно оторвался от земли и ненадолго завис, немного покачиваясь, как на волнах, и пытаясь нащупать такое хлипкое равновесие. Я понимал, что мы уже вне твердой опоры и постепенно удаляемся от поверхности ангара, а подо мной существует лишь хлипкое днище крылоплана, с которым не может ничего случиться. Но страх уверял в обратном. И складывалось ошибочное впечатление, что я просто вишу, как груша, готовая вот-вот сорваться с ветки и упасть, разбившись вдребезги. Чувствуя выступивший на висках пот, я не стал больше прислушиваться к собственным ощущениям и, закрыв глаза, стал следить за происходящим при помощи ушей.
Протяжный скрежет плохо смазанных цепей возвестил меня о приближении к стеклянному куполу. Механизм нехотя откликнулся и, совершив цикл, затих, открыв нам ворота для взлета. Гул немного поубавился и сделался более привычным, немного расслабив натянутые нервы. На несколько секунд крылоплан вновь завис, развернулся. В глаза, даже сквозь сомкнутые веки, ударил яркий свет.