Герцог, находясь в постоянной переписке с королями, принцами и министрами и будучи отягощен задачами дипломатии и организации, в то же время укреплял города Нижних стран для длительной обороны и изучал рельеф местности с точки зрения возможных сражений. Казалось, что каждому, кто занимал в Европе сколько-нибудь важное место, нужен был его совет, и, кроме того, его засыпали просьбами служить при его штабе или принять на службу отрекомендованных родственников.
В этих письмах и депешах часто встречались упоминания о штабных офицерах, посланных к нему из Англии, обычно принцем-регентом, которых ему нечем было занять. Иногда он был готов уволить пару-другую этих людей и объяснить в письме домой, что у него слишком много молодых неопытных помощников-джентльменов; но регент мало обращал на это внимания и продолжал назначать своих кандидатов, в то время как герцог напрасно ждал хорошей британской пехоты, лошадей и оружия, в которых испытывал сильную нужду. Он не жаловался, но готовился наилучшим образом использовать все имеющееся. Все же он позволил себе выразить свои чувства в письме, посланном 8 мая генерал-лейтенанту лорду Стюарту: "У меня очень плохая армия, очень слабая и плохо вооруженная, и очень неопытный штаб. По-моему, они там в Англии бездействуют. ...Они не набрали ни одного человека; они не собрали народное ополчение ни в Англии, ни в Ирландии; они не в состоянии ничего мне прислать; они даже не направили в парламент запрос о деньгах. Поэтому, насколько мне известно, военный настрой постепенно испаряется".
Англия, действительно, спорила о войне так, словно бы она зависела от этих дебатов, и среди ее состоятельных подданных вошло в моду посещать Брюссель. Город был переполнен гостями, среди которых находилось много офицер-ских жен, которые в полной мере наслаждались оживленной светской жизнью.
Однако над Брюсселем нависла опасность, поскольку появились признаки того, что Наполеон активно готовится к вторжению в Бельгию. 9-го числа герцог написал генерал-лейтенанту сэру Генри Хардингу, который состоял при штабе Блюхера: "Представляется, без сомнения, что вражеские войска собираются у Мобежа и Валансьенна, особенно у первого. Сообщение было прервано вчера, и стало известно, что Бонапарт находится в Конде. В Генте мне сообщили, что в тот день он покинул Париж".
Наполеон тем временем все еще собирался с силами. Пока Англия в своем мирном единодушии медлила и мало что предпринимала, во Франции трудились прилежно, как в муравейнике, несмотря на глубокий раскол в обществе и тот факт, что на юге и западе была готова вновь разразиться гражданская война. Арсеналы и фабрики работали с предельной нагрузкой; лошади покупались и реквизировались тысячами, в то время как Веллингтон боролся за получение нескольких сотен; оружейники были в конце марта мобилизованы специальным распоряжением и повсюду работали не покладая рук, одновременно с этим стрелковое оружие приобреталось даже у вражеских стран и тайно доставлялось из Бельгии и Рейнских земель. Шорники и обувщики были по горло заняты работой, так же как и портные. Людовик XVIII, надеявшийся никогда более не видеть никаких войн, настолько запустил армию, кроме нескольких излюбленных полков, что солдаты носили потрепанную форму, а иногда и вовсе лохмотья; все это необходимо было обновить.
Наполеон уделял много внимания Императорской Гвардии, которая когда-то долгое время была гордостью страны. В последние годы ее радикально сократили, но теперь добавили новые полки и усилили ее мощь в целом, так что к моменту отправки к месту сражений ее численность достигла 20 755 человек. Батальон с Эльбы был включен в Старую гвардию; Молодая гвардия была сформирована главным образом из вновь завербованных солдат и волонтеров, при этом солдаты Средней гвардии были набраны из жандармерии и пограничников{79}. Императорская гвардия, поступившая под командование маршала Мортье, была отрядом из прекрасно зарекомендовавших себя, подготовленных, выносливых людей, которым было не занимать усердия и мужества.
Все, что касалось реорганизации армии, подбадривало Наполеона, но формирование либеральной конституции его утомляло, и на каждом шагу он чувствовал, как ему мешают требования и мнения других людей. Даже на Эльбе он был полновластным хозяином своих владений и делал все, что заблагорассудится. Однако он видел, что в сложившихся обстоятельствах необходима передача власти, и примирился с этим. Новая конституция, разработанная для него Бенжаменом Констаном, не очень отличалась от той, при помощи которой правил Людовик XVIII, и основывалась на аналогичном английском документе с палатой представителей и палатой пэров. Наполеон возражал против только одной вещи в новой конституции; она представлялась ему чем-то новым, не имеющим никакой связи с его предыдущим правлением. "Вы лишаете меня прошлого, - сказал он Бенжамену Констану. - Что вы сделали с одиннадцатью годами моего правления? Полагаю, я имею на них некоторое право? Эта новая конституция должна стать приложением к старой: тогда на нее падет тень славы".
Бенжамен Констан, очень довольный тем, что его либеральная система законов была принята с подобной готовностью, был рад уступить в этом незначительном вопросе; однако у императора было немного причин утверждать, что его прежняя диктатура может быть названа славной или достойной именно в связи с конституцией. По этой причине конституция была названа Acte additionnel aux Constitutions de l'Empire (Дополнительный акт к Конституциям Империи - фр.).
Этот Acte additionnel был зачитан министрам и Государственному совету 23 апреля, и на какой-то момент Наполеон проявил свои подлинные чувства. Было замечено, что новые законы, хотя и определенно либеральные, все же позволят ему конфисковать собственность его политических противников, и его призвали отменить эту привилегию. Он него-дующе вскричал: "Вы заставляете меня идти против самого себя. Я слабею, вы сковали меня по рукам и ногам. Франция смотрит на меня и видит другого человека. Поначалу публика великолепно ко мне относилась, а теперь все изменилось. Франция задается вопросом, что стало со старой доброй армией императора, армией, которая нужна ей, чтобы покорить Европу. Что вы говорите мне о благе, абстрактной справедливости и естественном законе? Самый первый закон - необходимость; самая первая справедливость - общественная безопасность. Вы просите меня, чтобы я позволил людям, которых я озолотил, использовать свое положение, чтобы плести против меня интриги за границей. Этого не может быть, и этого не будет. Когда установится мир, тогда посмотрим. Каждый день приносит свои трудности, каждая ситуация - свои законы, у каждого - своя природа. Я по природе не ангел. Господа, повторяю, старая армия императора должна быть восстановлена, и все должны это увидеть".
Министры уступили, прекрасно понимая, что, если они этого не сделают, он может разорвать конституцию в клочья и использовать свою власть над армией и народом, чтобы поступить по собственной воле.
Однако это был его единственный протест против ограничений, которые на него наложили, и текст Acte additionnel был опубликован в Moniteur. Тогда же французов призвали проголосовать за нее в реестрах, предоставляемых в каждой общине. Результаты голосования должны были обнародовать на предстоящих торжествах Майского поля.
Наполеон согласился играть роль либерала, но, как показал всплеск эмоций в присутствии его министров, он почувствовал, что находится в неудобном положении в опасный момент. Его прежние успехи на военном поприще стали возможны благодаря его способности добиваться от других людей немедленного подчинения. Он внушал страх и таким образом приобретал силу и власть; сейчас он вряд ли мог напугать кого-либо во Франции.
Ситуация действительно была абсурдной. Несколько честолюбивых политиков вызвались служить Наполеону, и они же более всего старались ограничить его власть и заставить его играть несвойственную ему роль. По его собственному выражению, он не был ангелом. Если его окружение желало видеть у руля власти хорошего человека, им следовало найти хорошего человека, а не Наполеона. Если же им в самом деле нужен был Наполеон, им следовало позволить ему быть собой; он был военным диктатором и как таковой вполне мог одержать победы, которые позволили бы им удержаться у власти.