— А я с самой что ни на есть границы вижу, как сбивают наших, — говорит Семушкин, которому я поведал свои сомнения. — Об чем тут спорить, коли сами видим качество наших самолетов. Плохое качество, очень плохое, — разом отвечает на все мои вопросы дядя Никита. — А летчики молодцы. Только что они смогут поделать на своих тихоходах? — Семушкин плюет на цигарку и бросает ее за окно. — Но ничего, Митрий. Не может того быть, чтобы, значит, фриц победил русского, будь то на земле или в воздухе… Не может! — он ударяет ребром ладони по затвору винтовки.
Я уже не злюсь на бессилие наших истребителей. Я верю своему старшему товарищу. И я тоже про себя повторяю: «Не может того быть, чтобы фриц победил русского».
Каждый день наших будней здесь до отказа заполнен событиями. Некоторые из этих событий нас радуют, и мы смеемся, как дети; некоторые нагоняют тревогу и боль — тогда мы молчим и с остервенением стреляем в дома, где засели немцы.
Стаи «юнкерсов» налетают на тракторный. Шапки черного дыма вздымаются над цехами завода. Зенитки стучат как-то вяло и рассеянно, устилая небо белыми и черными овчинками разрывов. Но вот за Волгой раздается мощный гул залпа реактивных минометов. Мы видим, как с шипением летят продолговатые тела мин, перегоняя в воздухе друг друга.
— Эко дело, вот не думал, чтобы виден был летящий снаряд! — удивляется Семушкин.
Сережка говорит, что даже обыкновенные мины видны, когда они летят вверх. Я с ним согласен, потому что самому приходилось наблюдать их полет.
Зенитчики на минуту прекратили огонь. И в это самое время страшный взрыв потряс воздух. Над заводом повисло облако огня и дыма. Одна из мин врезалась в самую гущу «юнкерсов» и попала в не успевший еще разгрузиться самолет.
— Ура-а! — кричим мы с Сережкой, подпрыгивая на месте.
— Ура-а! — слышится отовсюду.
— Так бы их всех… — смакует дядя Никита.
Фашистские пикировщики, рассеявшись, удирают восвояси. Мы понимаем, что попадание — только случайность, но эта случайность поднимает наше настроение.
Вечером происходит еще одно событие.
— Волга горит! — вбегая в коридор, кричит Подюков.
— Брось трепаться, — обрываю я его.
— Ей-богу, горит… Сам видел, — захлебываясь, доказывает он.
Дядя Никита, прищурив глаз, сомнительно мычит.
— Идемте, ежели не верите, — настаивает Сережка.
Мы втроем выходим на площадку подъезда. Клубы смолистого дыма поднимаются над Волгой где-то между «Октябрем» и городом.
— Эка оказия, — задумчиво цедит Семушкин.
— Вот поглядите, — указывает Чингисхан на промежуток между домами, где виднеется река, охваченная багровым разливом огня.
Мы смотрим и не верим своим глазам.
— Мать честная! — выпаливает наш старшой.
— Ну, а вы не верили, — обиженно говорит Сережка.
— Трудно поверить такому, — Семушкин почесывает затылок.
К нам подходит Журавский. Он засовывает руки в карманы и, сплюнув сквозь зубы, бросает по нашему адресу:
— Темнота! Нефть это… Баки, что стояли на берегу, разбомбили немцы.
— Сами видим, что нефть, — ворчит дядя Никита. — А ты нам не указ.
— Где уж вам самим догадаться… Не сказал бы, так и думали бы, что вода вспыхнула… Немцы подожгли, мол, чтобы поджарить нас, ха-ха-ха! — хохочет связной.
— Эх, темнота! — повторяет он и, повернувшись на каблуках, уходит.
Мне хочется поколотить этого выскочку за его постоянную дерзость, и я говорю об этом Подюкову.
— Что его колотить, ткни пальцем — упадет. На то он и ор-ди-на-рец.
Вскоре черная занавесь дыма сливается с наступившими сумерками. Зловещие языки пламени продолжают лизать закопченное небо. Понурые, мы заходим в дом.
Всю вторую половину сентября фашисты продолжают атаки по всему фронту.
30 сентября наша разведка доносит о сосредоточении крупных сил противника в районе оврагов Долгий и Крутой, в районе кладбища поселка «Красный Октябрь», в балке Вишневой. Подходят вновь пополненные части 14-й танковой и 94-й пехотной дивизий противника. Враг готовит новый удар, на этот раз по заводскому району города.
В первый день октября захватчикам удается снова потеснить дивизию Смехотворова, которая к этому времени занимала оборону по улицам Жмеринской и Угольной до Карусельной и по Айвазовской до Банного оврага. Жестокие бои идут на участках дивизий Батюка и Родимцева, где фашисты пытаются прорваться к Волге и еще раз тем самым разрезать армию. Было видно, что гитлеровское командование после неудач в городском районе начинает прощупывать слабые места в нашей обороне, чтобы нанести окончательный удар.