Грист расхохотался.
- Ну уж если кому-то хочется знать мое мнение, то она просто… Линде тоже не все было понятно в душе Чарли. В основном это
касалось образа Гриста, который занимал там немало места. Чарли презирал Гриста, но под этим презрением угадывалось восхищение, а еще глубже - прочная неизбывная ненависть. Это чувство и было самым непонятным. Натыкаться на его следы в душе Чарли было все равно что откусить кусок торта с острым камешком внутри - и не разжуешь, и не проглотишь.
И в то же время именно эти зерна таинственности, непостижимости друг друга еще сильнее затягивали их в сети любви. Когда пришло время идти на встречу с остальными детьми, ни у Чарли, ни у Линды не оставалось ни малейшего сомнения, будто что-то может повредить их взаимному чувству. Таинство их связи было безграничным и, в то же время, исполненным новизны.
Было так много новых имен, все их надо было запомнить, и телепатия тут ничуть не помогала. Здесь были Бобби Райан и Уолтер Вагенкнехт. Брюс Бёртон - это тот, что в шортах. Дора и Кэсси Бенсен - близняшки. Эти сто два ребенка выглядели настолько непохожими друг на друга, насколько могут быть непохожи обычные, наугад взятые дети. И в то же время их общие черты далеко превосходили внешнее несходство. Все они были телепатами, все родились в одно время, с точностью до трех месяцев, они были сиротами, и самое, наверно, примечательное совпадение, что все они потеряли матерей в момент рождения и никогда не знали своих отцов.
Так что вполне понятно, что их веселье вскоре угасло перед необходимостью узнать, причем как можно скорее, кто они такие и что привело их сюда, в Эмпайр Стейт Билдинг. Сто две свечи на огромном торте - главной достопримечательности праздничного угощения - догорели до самой глазури, и никто этого даже не заметил.
Дети думали. Они еще не привыкли мыслить все вместе, а поскольку разум Уолтера Вагенкнехта оказался одним из самых сильных, то группа по молчаливому согласию доверила ему роль лидера, позволив направлять общий поток мыслей.
Чарли такое разделение обязанностей не понравилось, но ему пришлось признать, что кто-то должен делать то, что делает Уолтер, иначе их разумы будут беспомощно толкаться, словно пылинки, захваченные броуновским движением. Уолтер мгновенно почувствовал назревающий бунт и потребовал у Чарли ответа. Лишь после этого, да и то неохотно, Чарли позволил своему разуму влиться в общий разум группы.
Любой нормальный ребенок порой начинает со страхом подозревать, что он сирота, и любой сирота в глубине души уверен, что на самом деле его отец жив, богат, знатен, а порой даже и богоравен. Не были исключением и эти сироты. К тому же в их положении теория о божественном происхождении родителя казалась вполне логичной. Иное дело, до какой степени она верна? И главное, люди ли они, строго говоря?
Уолтер считал, что они не люди.
Конечно, выглядели они как обычные дети, но эти детишки оказались настолько умудренными жизнью, что такой поверхностный довод их не убеждал. Присущие им телепатические способности были куда более веским аргументом против того, что они люди. Но и этого довода не хватало для окончательного решения.
Кто-то высказал предположение, что мысль об Эмпайр Стейт Билдинг, улетающем в космос, была внушена им со стороны. Предположение было не лишено оснований, но оставалось всего лишь предположением. К тому же никто не знал, какие отсюда можно сделать выводы.
Самым сильным доводом против их человеческой природы оказалось всеобщее отвращение собравшихся к глупости остальной части рода людского. Впрочем, такого рода мизантропия была присуща немалому числу известнейших исторических деятелей, так что и этот аргумент ничего не решал.
Одно было совершенно ясно - независимо от их биологической природы, психологически они не люди. Из этой общей уверенности Уолтер с легкостью сделал вывод: «Раз мы не люди, то мы можем делать, что захотим. Вопрос лишь в том, что мы захотим сделать с остальным миром».
В мозгу Чарли вновь непроизвольно возник образ ста двух водородных бомб. Он вспыхнул так ярко, что все остальные немедленно его восприняли. Не все приняли его однозначно, чувство неловкости, родившееся у некоторых, разошлось подобно волнам от брошенного камня и вскоре дошло до самых наивных. Чарли покраснел.
- Об этом тоже стоит подумать, - вслух произнес Вагенкнехт. - Не исключено, что единственным выходом, который останется нам - это убить их всех. Ведь вполне вероятно, что и они попытаются убить нас.
«Вагенкнехт?» - позвал Чарли.
Услышав невысказанную просьбу, негритянский мальчик открыл для Чарли свой мозг. Сотня стоящих рядом телепатов этого не заметила.