Одновременно на 102-ой этаж могли подняться только двадцать детей. Остальные вышли пока на смотровую террасу.
— Я был на сто втором этаже в первый день, — сообщил своим приятелям Брюс Бартон. — Ничего необычного я там не нашел.
Остальные с ним согласились, погрузившись в сознание Брюса и увидев мысленную картинку обзорной площадки 102-го этажа.
В этот день видимость была хорошей, дул сильный северный ветер. Вид с такой высоты бодрил сознание, охватывающее и вмещающее в себя все вокруг. Там внизу, со своими гигантскими деревьями, осажденный гидропонными чанами, огромный город насмехался над человеческой природой.
Расстояние соблазняет рациональный ум, так же как близость — иррациональный. Не поэтому ли Христос был возведен на вершину горы, чтобы подвергнуться искушению? Уолтеру и Чарли казалось, что ничто не сможет помешать им овладеть зеленым массивом Нового Нью-Йорка силой, так же как они вобрали его в себя взглядом.
Линде было не по себе. Поднялись почти все, за исключением маленькой группы из десяти детей. Лифтер позвал их, и она подумала: «Наши родители… надеюсь, они на нас похожи». Даже осознав глупость этой мысли, все сочувственно откликнулись.
Двери лифта закрылись за ними. Затем распахнулись в маленьком, шесть на шесть метров, помещении с бетонными стенами без единого окна. Потолки нависали столь низко, что любому взрослому пришлось бы наклоняться, чтобы войти в него. Детей, которые поднялись перед ними, здесь не было.
— Мы не на сто втором этаже, — пробормотал Бартон.
— И все же мы там, — заявил мальчик-лифтер. — Обзорная площадка находится не на самом последнем этаже этого здания. И никогда не находилась, несмотря на то что так считалось. В двадцатом веке последний этаж Эмпайр Стейт Билдинга, как раз этот, занимала станция радио- и телетрансляции. Именно отсюда распространялись передачи. После бомбардировок передавать стало нечего и некому… по крайней мере, в Нью-Йорке… и мы присвоили эту комнату. Никто о ней не знал.
Несколько рядов электронной аппаратуры, установленной в центре помещения, не выглядели очень впечатляюще.
— Космический корабль?
— Исключено, — ответил Уолтер. — Возможно, передатчик материи. Самое удобное средство быстрого перемещения в различные места.
Словно желая подтвердить предположение Уолтера, в окружении приборов неожиданно возник м-р Максимаст. Материализовался, наверное, будет более точным словом. Он сделал детям знак приблизиться.
Они подходили к нему один за другим. Он ставил их перед работающим аппаратом, и они исчезали.
Оставались только Уолтер, Линда и Чарли.
Потом только Уолтер и Чарли. Последний чувствовал, как растет паника юного негра, который вспоминал поэму, не известную Чарли, про десять маленьких индейцев.[3]
Наконец Уолтер остался один. Максимаст подозвал его жестом, но тот боялся: подобный страх должна испытывать душа перед Страшным судом. А ведь несколькими минутами ранее он собирался захватывать мир!
Максимаст адресовал ему другой жест, уже с нетерпением. Уолтер бросился к выходу, но лифтер перехватил его. Он отнес визжащего и пинающегося мальчика к Максимасту. Рядом с двумя роботами Уолтер выглядел совсем маленьким.
В ушах Чарли опять загудело.
Он оказался в центре похожей комнаты, наполненной детьми, но явно более чем ста двумя. Телепатическая сумятица в этом тесном пространстве была такой сильной, что он с трудом разбирал собственные мысли.
К нему подошли два незнакомых ребенка. Мальчик и девочка. Мальчик протянул руку, в то время как девочка плакала.
— Привет, — сказал Чарли, не очень понимая, чего от него ожидают. — Меня зовут Чарли.
— Естественно, — подумал мальчик, пожимая ему руку. — Мы все о тебе знаем. Я Грегорс, а это Бернис. Мы твои родители.
— Но как?..
Озадаченный Чарли сказал вслух:
— Я имею в виду… вы не выглядите старше меня.
Ответила ему Бернис, на английском, в котором чувствовался небольшой акцент.
— И тем не менее, мы старше. Твоему отцу двадцать четыре, а мне через несколько дней исполнится двадцать один.
— Но мне десять лет! Как…?
Его мать засмеялась, откровенно забавляясь.
— Мы созреваем очень рано, знаешь ли.
Чарли смутился.
Позади них раздался рев. То прибыл Уолтер Вагенкнехт. Двое детей (если их можно называть детьми), белая девочка и чернокожий мальчик, подошли к своему сыну.
В сознание Чарли закралось неприятное подозрение.
— Карлики! Вы карлики, а значит и я тоже.
3
Имеется в виду считалка «Десять негритят» — в оригинале «Ten Little Indians». —