Синь Лянь коротко кивнул мне, с величайшим достоинством поднялся на ноги, закатал испачканные в крови рукава своей некогда белоснежной сорочки, и я лишь успел сказать: «спасибо, друг», как китаец бросился на полицейских, точно разъяренная кошка. За считанные секунды, он, уложив в рукопашную двоих, вырвал из кобуры табельное оружие и направил пистолет на офицера, взяв в заложники еще одного.
- Все на выход! – закричал он. – Все вон!
Не прошло и минуты, как туалетная комната освободилась, а шум толпы, возбужденные переговоры по рациям, крики и приказы отодвинулись в сторону холла. В коридоре напротив выломанной мною двери никого не осталось, и тогда мне пришлось заставить себя сделать то, чего я еще ни разу не делал.
В фантастических фильмах это называют трансгрессией или телепортацией. Страшные и непонятные слова, когда на самом деле это просто продвинутая фаза того, что я проделывал еще десять минут назад, когда ходил на встречу. Скорее всего, такие мудреные названия пошли от соединения слов: «тело» и «порт», а «порт» это всегда была и есть анаграмма от слова «тропа», и не нужно никаких переводов с иностранщины, ведь когда-то люди это умели, о чем сохранились многочисленные свидетельства даже в рассекреченных архивах спецслужб, не говоря уже о засекреченных. Данная техника позволяла проецировать самого себя туда, куда требовалось перенестись, затем следовал перенос физического тела по уже установленному энергоинформационному коридору, тропе, синхронизация со световым телом и, как результат, исчезновение в одном месте и появление в другом. Проблема заключалась в том, что я и себя-то ни разу не переносил, не говоря уже о том, чтобы перенести кого-то вместе с собой. Память тут же услужливо подбросила случай, как во времена Второй мировой в одной камере ожидали расстрела десять человек. Фашисты на утро были крайне удивлены, когда вошли в камеру и обнаружили всего двоих, которые, как оказалось, отказались перемещаться, не поверив русскому старику с физиономией волхва, просившему встать сокамерников в круг и взяться за руки... А сколько таких случаев может рассказать фрау «Игла» – подобных инцидентов не счесть у нее в лабораториях. Ее эксперименты с сознанием людей давно могли бы перевернуть весь научный мир, если бы только вышли за стены закрытых полигонов и подземелий.
- Да, но все те люди были живыми и в сознании... – леденея от страха, подумал я о перспективе переносить бездыханное тело, и сразу одернул себя, вспомнив укор про страх, что блокирует энергетические потоки.
Прекрасно представляя, куда конкретно мне следовало перенести Полину, я проклял все те дни, потраченные впустую, и заставил себя отвлечься от суетного мира, от криков в холле и паники. Понадеявшись на помощь особых здешних волн, я быстро вошел в состояние транса...
Ликование от успешно совершенного перехода вновь сменилось ужасом и дикими воплями моего мозга: «Что, если уже слишком поздно?».
- Ничего не поздно! – упрямо потряс я головой и, подняв Полину на руки, побежал по нисходящему туннелю пещеры.
Вскоре, положив девушку перед ее же портретом, я разбил стекло витрины и вытащил картину, установив ее как можно ближе к Полине.
Я не имею ни малейшего представления, как Леонардо писал этот портрет и почему Наставник показал мне образ, говорящий о том, что кровь с картины должна помочь, но что-то изменилось, что-то неуловимое, и я почувствовал это всеми фибрами своей души. Одновременно пугающе грандиозное и чарующе-восторженное ощущение ворвалось в меня, и я, не веря собственным глазам, заметил едва различимое свечение вокруг головы Полины. Настоящий голубовато-серебристый нимб!
Красная краска портрета ожила, замироточила, обдав меня волнительным, чуть заметным сладковатым ароматом, и Полина задышала!.. Сначала медленно, почти незаметно, затем всё быстрее и быстрее... Не прошло и трех минут, как девушка открыла глаза и, повернув голову в мою сторону, произнесла, даже не открыв рта, но ее голос явственно прозвучал в моей голове:
- Больше всего на свете я боялась забыть тебя.
- Никогда! – выдохнул я в ее ладонь, опасаясь сжать в объятиях это хрупкое тело, едва успевшее вернуться к жизни. – Никогда этого не случится!
- Ты плачешь?
- Нет, - соврал я, с трудом произнеся одно-единственное слово.
Мы пробыли в таком положении: она - лежа, а я, сидя возле нее, припав к ее ладони своим лбом, минут пять, когда мне вспомнился наказ Наставника. Не зная, как объяснить Полине столь странный план дальнейших действий, и даже не представляя себе реакцию девушки, я замер в ожидании ее решения, после сумбурного изложения плана.