Раздумываю всего пару секунд — в дом к Графу все равно не пробраться, а узнать, что он задумал, очень хочется, — и, подождав, пока такси свернет за угол, включаю фары и еду следом.
Стараюсь держаться подальше от такси. Пару раз теряю Графа из вида, но, к счастью, быстро нахожу его — улицы пустынны. Вот так, плутая по кварталам, мы оказываемся на окраине. Граф выходит возле неприметного клуба с красной сверкающей, как бенгальские огни, вывеской «Жесть».
Он жмет охраннику руку — и я невольно приподнимаю бровь. Роджер столько времени следил за Графом, а об этом клубе — ни слова, ни фото.
Распускаю волосы, взъерошиваю их руками. Шарю в бардочке в поисках помады — и накрашиваю губы. Чуть помады на запястье — и уже наношу на щеки румяна, а то я жесть, какая бледная. Расстегиваю верхнюю пуговицу блузки. Задумываюсь — и расстегиваю еще одну, теперь виден даже край белого лифчика. Жаль, что в джинсах, — не в юбке, но кто ж знал…
Надеваю лучезарную улыбку и сквозь компашки мерзнувших возле клуба любителей ночной жизни, походкой от бедра двигаю в сторону входа.
Просто войти в клуб не получается.
— Сегодня мы работаем с часа ночи, — останавливает меня охранник.
Удачное стечение обстоятельств — в набитом битком клубе вряд ли я смогла провести и минуту. Море танцующих тел — это еще хуже, чем вокзал.
— Я с Графом! — заявляю как можно увереннее.
— С кем?!
Он явно услышал меня, но понятия не имел, кто такой Граф.
— С тем засранцем, который должен был подождать меня у входа, а сам только что вошел в клуб, — не переставая сверкать улыбкой, я повторяю рукой жест, которым Граф приглаживает себе волосы.
Не знаю, что, в итоге, сработало: моя улыбка, или слово «засранец», или край моего лифчика, который в ультрафиолетовом свете стал пронзительно голубого — цепляющего взгляд — цвета… Но охранник открыл передо мной дверь.
Интерьер клуба «Жесть» оправдывал свое название. Пол, стены, двери — все было обито кусками жести. Возле гардеробной стоял Дровосек из «Изумрудного города» — с таким огромным топором, что курку я решила взять с собой.
Занимаю место за барной стойкой в глубокой тени. Пока нет посетителей, зал и небольшая сцена просматриваются отлично. Графа нет.
Парень в косухе проверяет на сцене микрофон. Официанты расставляют на столиках миниатюрные металлические вазочки в форме пирамиды. В вазах — розы из проволоки.
Замечаю женщину, которая вполоборота ком не сидит в полутени, на свету — только ее ладони. Они притягивают внимание — изящные запястья, длинные тонкие пальцы без колец. По рукам поднимаюсь взглядом выше — строгий, элегантный темно-серый пиджак наброшен на легкое платье нежно-розового цвета. Светлые волосы аккуратной линией заканчиваются у лопаток. Кто она? Администратор? Перед ней на столике — раскрытая папка с бумагами, рекламные брошюры, блокнот, мобильный. Она постукивает прорезиненным наконечником карандаша по краю папки — ждет, торопится. И я представляю, как вот также, в похожем баре, — в котором, разве что, было поменьше жести — сидел Глеб в ожидании визита таинственного незнакомца.
Этот звонок раздался, когда Глеб стоял посреди ночной улицы, в буквальном смысле слова не зная, куда сделать следующий шаг. Он только что вышел из барака, куда когда-то заходил с ломом, а назад его уже выносили.
Барак словно вымер. Не горела ни одна лампочка, не было слышно ни звука человеческого присутствия. Глеб бродил по этажам, от одного прямоугольника лунного света на полу — до другого. Поскрипывали старые гнилые доски под ногами, где-то с крыши капала вода. Дергал за ручки дверей, прислонялся ухом к прохладному дереву — есть ли кто в квартире. Потом обошел дом по периметру, заглянул в окна. Никого. Словно он ошибся бараком. Но ошибки не было.
Сейфа-дипломата, как он убедился пару часов тому назад, тоже не было на том месте, где он оставил его с Ксенией.
Его женщина исчезла. Единственное, что напоминало о ней, это запах духов, которым все еще пахла ее подушка в доме, где она жила с «мужем». Но даже там не осталось ее личных вещей, как обнаружил Глеб, когда проснулся на следующий день после душевного разговора с мужиком.
Все еще словно пьяный, с сухим до боли горлом, «песком» в глазах, он ходил, щурясь, по комнатам, ощущая себя животным, — кем-то вроде больного птеродактиля с переломанными крыльями — и пытался отыскать доказательства существования Ксении.
Затем растормошил храпящего мужика. Спросил о кольце. Тот осипшим голосом пробормотал, что в последний раз видел его на руке Ксении — и снова отключился. Тогда еще казалось, что ее можно найти. Она же человек, не иголка в стогу сена…