— Ох ты! — сказала медсестра. — Что ж вас не предупредили, что с цветами в палату нельзя.
— А, хорошо, сейчас я их унесу. — Китти вскочила, с трудом скрывая облегчение, и рванулась к двери.
— Я заберу, — сказала сестра. — Оставлю в регистратуре, заберете с собой домой. Такой красивый букет, не пропадать же ему.
— Зато я кексы прихватила! — Китти вытащила упаковку из сумки.
Медсестра и Констанс снова переглянулись.
— Да вы что? И кексов нельзя?
— Шеф предпочитает, чтобы пациенты питались только больничной едой.
Китти протянула контрабанду сестре.
— Забирайте и их домой! — рассмеялась та, проверяя показатели градусника. — Все в порядке, — с улыбкой сообщила она Констанс, и эти две женщины обменялись понимающими улыбками, словно эти слова значили что-то совсем другое, ну конечно же, они имели какой-то другой смысл, чему тут быть в порядке? Рак пожирал Констанс, волосы после радиотерапии немного отросли, но торчали неровными прядями, под больничной рубашкой выступали ключицы, из обеих рук тянулись провода, трубки, а руки-то исхудавшие, в синяках от уколов и капельниц.
— Хорошо, я про кокаин под дном сумки не проговорилась, — сказала Китти, едва за сестрой захлопнулась дверь (та весело рассмеялась уже в коридоре). — Я помню, как ты не любишь цветы, но я растерялась. Чуть было не притащила золотой лак для ногтей, духи и зеркало — типа шутка.
— Вот и принесла бы. — Глаза Констанс все еще сверкали голубыми искрами, и если смотреть только в эти полные жизни глаза, истаявшее тело почти получается не замечать. Почти, но не совсем.
— Да нет, это вовсе не смешно.
— Я бы посмеялась.
— Принесу в следующий раз.
— Это уже будет не смешно. Шутку-то я слышала. Дорогая моя. — Она дотянулась до пальцев Китти и крепко сжала их поверх больничного покрывала. Китти старалась не смотреть на ее руки — тонкие, изболевшиеся. — Я так рада тебя видеть.
— Прости, что задержалась.
— Да уж, добиралась ты долго.
— Пробки… — начала было Китти, но шутка не шла с языка. Задержалась она не на час — на месяц с лишним.
Молчание. Затем Китти догадалась: ей предоставлена пауза, чтобы объяснить, отчего же не приходила раньше.
— Ненавижу больницы.
— Знаю. У тебя нозокомефобия, — ответила Констанс.
— Что это?
— Страх перед лечебными заведениями.
— Не знала, что для этого есть специальное слово.
— Слово есть для всего. У меня две недели нет стула, это, оказывается, «анизм».
— Об этом можно бы написать, — рассеянно сказала Китти.
— Ну уж нет. Работа моей прямой кишки останется тайной между мной, Бобом, тобой и той милой женщиной, которая ухаживает за моей попой.
— Не об этом — о больничной фобии. Это неплохой сюжет.
— Объясни почему.
— Допустим, я найду человека с такой фобией, и он тяжело болен, а лечиться не может.
— Дома будут лечить. Подумаешь, проблема!
— Или у женщины начались схватки, она шагает взад-вперед перед приемным покоем, но никак не заставит себя переступить порог.
— Родит в «скорой», или дома, или на улице. — Констанс пожала плечами. — Однажды я собирала материал о женщине, которая родила в укрытии во время войны в Косово. Она осталась одна, это был ее первенец. Их нашли через две недели, мать и ребенок были вполне здоровы и счастливы. В Африке женщины и вовсе рожают в поле и сразу же возвращаются к работе. У некоторых племен рожают танцуя. В западном мире с роженицами слишком носятся, все устроено неправильно. — Констанс пренебрежительно, с видом знатока, помахала рукой, хотя сама никогда не рожала. — Я писала об этом.
— Врач, который не в состоянии ходить на работу, — все еще не сдавалась Китти.
— Нелепость! Он потеряет лицензию.
Китти рассмеялась:
— Ты, как всегда, спуску не даешь! — Улыбка ее погасла, она впервые по-настоящему увидела пальцы Констанс на своей руке. — А как насчет эгоистичной женщины, которая никак не решится навестить больную подругу?
— Но ты же пришла, и я очень рада тебя видеть.
Китти сглотнула:
— Ты ничего не сказала об этом.
— О чем?
— Ты знаешь, о чем.
— Не знала, готова ли ты это обсуждать.
— По правде говоря, нет.
— Вот видишь.
Они помолчали.
— Меня полощут в газетах, на радио — везде, — решилась наконец Китти.
— Я здесь не получаю газет.
Китти притворилась, будто не замечает стопку на подоконнике.
— Куда бы я ни пошла, все смотрят на меня, тычут пальцами, словно я прокаженная.