— Благодарю, душенька. Скажи, как тебя зовут?
— Малка, любезная г… Простите. — Мия прикусила губу и снова опустила взгляд.
— Не нужно так робеть передо мной, девочка, я не благороднее тебя, — актриса потрепала её по щеке, а затем взяла за руку. — Пойдем, покажу тебе мир за кулисами, раз уж ты так об этом мечтаешь.
Внутри театр оказался сущим лабиринтом из петлявших узких коридоров со множеством дверей. По обе стороны вверх уходили винтовые и приставные лестницы, а под ногами тут и там зияли чернотой открытые люки, ведущие будто напрямик в подземный мир. Актриса быстро шла вперед, лавируя между снующими туда-сюда работниками, девицами в одних нижних одеждах, женщинами с тюками тряпья в руках, и иногда оглядывалась, видимо, беспокоясь, что служаночка засмотрится на что-нибудь и отстанет. Оборачиваясь, она каждый раз указывала рукой то в одну, то в другую сторону, говорила, что вот там — мужская гримерная, там — костюмерная, а там — склад реквизита, и сыпала прочими не всегда понятными словами. Мия же крутила головой и старалась запомнить не только путь, по которому они шли, но и любую мелочь, лицо каждого встреченного человека, надписи на каждой двери и фасоны всех платьев, вывешенных на жутковатого вида крюках в одной из комнатёнок. Мало ли что может пригодиться. Быть внимательным, подмечать каждую мелочь и запоминать всё увиденное было одним из первых умений, которому учили всех, попавших в Гильдию.
Завернув за угол, актриса поднялась на помост, заставленный пугающего вида механизмами и странными конструкциями, и поманила Мию к себе, указывая рукой куда-то за высокую деревянную загородку.
Загородка эта, расписанная пейзажем из мрачных гор и стоявшего на их фоне жутковатого замка, оказалась задником, на фоне которого хорошенькая девушка в скромном белом платье с длинными волосами, похожими на жидкое, струящееся по спине золото, говорила что-то о злокозненной судьбе и бессмысленности жизни без возлюбленного. Её то и дело перебивал низкий, громоподобный мужской голос, требовавший от девушки говорить громче, сделать лицо печальней, смотреть на главную ложу, а не себе под ноги, и подобное. Требования эти то и дело перемежались грязной руганью и обещаниями оттаскать девушку за лохмы и вытолкать из театра взашей.
— Сильва юна и весьма красива, но таланта в ней — ни капли, — склонившись к самому уху Мии, прошептала актриса. — Режиссёр держит её лишь ради прелестного личика.
— Это она в недавней постановке играла Розалию?
— Да. Отвратительно играла. Да и постановка не особо удачна, спектакль пусть и не провалился, но, душенька, оваций не сорвал. Что ж, совсем скоро мы начнем репетиции «Жестокости Мавы», и, поверь мне, премьера его станет моим триумфом. Сыграть королеву далеко не каждой под силу, а Сильве роль замученной горничной подойдет в самый раз. Ты же знаешь о королеве Маве?
Мия несколько смущённо улыбнулась актрисе и коротко кивнула головой. Особым образованием она похвастаться не могла, хоть и была обучена грамоте, счету и письму и, кроме родного тарсийского, свободно говорила на серенгарском, калантийском и баау, языке королевства Орен, северного соседа Тарсии. Но легенды о кровавой картийской королеве Маве знали, пожалуй, даже безграмотные. Правила она, кажется, еще до Единения и прославилась тем, что любила самолично пытать изменников, для поддержания своей красоты принимала ванны из крови девственниц и, ко всему ещё, сгубила трёх королей-консортов.
— Ох, душенька, — актриса лукаво подмигнула Мие, схватила её за предплечье и слегка сжала его, — знавала я времена, когда за постановку этой пьесы можно было и головы лишиться. Не теперь, конечно, не при правлении славного короля Огиделия III.
О, несомненно. Когда-то, более ста лет назад, великий король Оромундус II объединил Тарсию и Карт, взяв в жёны юную картийскую принцессу Дарру, и, когда королевством правили их наследники, подобная постановка вполне могла быть расценена как оскорбление короны. Но двадцать лет назад, после трагической гибели наследного принца Одариона, картийская монархическая ветвь прервалась, и корона перешла потомку короля Оромундуса от второго брака.
— Молодому господину градоначальнику, должно быть, понравится эта пьеса?
— Несомненно, душенька, — актриса улыбнулась и потянула её за рукав платья. — Пойдем, на глаза режиссёру тебе лучше не попадаться.
Пройдя ещё череду узких коридоров и крутых поворотов, актриса отперла висевшим на поясе ключом дверь, искусно расписанную цветочными узорами, и подтолкнула Мию в полутьму гримёрки, освещённую несколькими свечами в настенных канделябрах.