— Поехали-ка с нами, красавица. Научу тебя жонглировать, а дядюшка — всяким его фокусам. Я тебе весь мир покажу, а по ночам любить буду, как настоящую королеву.
Она бы поехала. Правда, в этот миг, одурманенная его бархатистым голосом и щекочущим шею дыханием, ничего Мия не хотела больше, чем согласиться, путешествовать с ними по всей Тарсии, побывать и в картийских горах, и на калантийских равнинах, и в шумном, полном молодых студентов и почтенных профессоров Мидделее, и на заснеженных предгорьях близ Монтенэджа, познать все премудрости фокусов у дядюшки Гейба, и всю сладость любви Вика, если бы только… Если бы только она всецело не принадлежала Гильдии. Если бы на шее не висел мельничным жерновом долг в три сотни золотых. Если бы не знала она, какая судьба ждет любого беглого гильдийца, решившего, что можно плюнуть на гильдийский выкуп. Она бы обязательно согласилась.
Не дождавшись ответа, а может, приняв молчание за невысказанное согласие, Вик уже потянулся к её губам, когда дядюшка Гейб вынырнул из своего забытья, махнул рукой и толкнул его в плечо:
— Эй, а ну-ка руки от неё убери! Не порти девку!
Волшебство момента разрушилось. Мия смущённо отстранилась, Вик принялся затаптывать догоравшие угли костра. Пошатываясь и ворча себе под нос что-то о «наглом несносном мальчишке», дядюшка Гейб поднялся и велел Мие идти ложиться спать в телегу, а Вику — забрать одеяла и устроиться под кустами — и чтобы тот даже думать не смел «лапища свои бесстыжие к девке тянуть». Олли даже будить не стали — завернувшись в одеяло наподобие огромной гусеницы, он давно уже спал сном младенца.
В телеге Мия взбила сено и легла на него, накрывшись своим же плащом, дядюшка же, как видно, решивший словно рыцарь из сказок охранять её мнимую невинность, подложил себе под голову котомку и устроился рядом с козлами. Забавный он всё-таки старик и, как видно, очень добрый. А этот парень, Вик…
Мия повернулась на бок, подгибая колени к груди, и обняла себя за плечи. Наверно, повезёт той девице, которую он полюбит. Интересно, а могла бы она полюбить? Его или кого-то другого? А она вообще когда-нибудь кого-нибудь любила? Кажется, да, но это было так давно, что не только сами чувства, но и воспоминания о них почти стёрлись, истлели, облетели пеплом с раскрытых ладоней.
Имени его Мия и не знала, но в Гильдии все звали его Лисом. Может, за рыжевато-каштановый цвет волос, может, за хитрость и весёлый нрав, а может, и ещё за что. Был он красивым, сильным и широкоплечим, с ярко-голубыми глазами и задорной улыбкой — а ещё взрослым, опытным и уверенным в себе. Ей, мелкой крысёнке, ошивавшейся в порту вместе с Идой-Лошадкой, Булочкой и малюткой Тилль, Лис казался если не воплощённым божеством, то едва ли не особой королевской крови. Потребовалось всего-то несколько улыбок, пара нежных слов и требовательных поцелуев, чтобы она пошла за ним в один из амбаров в порту и там, на сваленных в груду старых, обтрёпанных парусах, распрощалась со своей невинностью. Он обещал, что больно не будет — но обманул. Было так больно, словно её пронзали обоюдоострым кинжалом или насаживали на кол. Мия даже подумала, что умирает, особенно когда увидела, как Лис любовался её кровью, размазанной по члену. Но она не умерла, а Лис даже сказал, что она лучше всех и они ещё повторят. Тогда, совсем молоденькая и глупая, она и правда думала, что это любовь, но иллюзия быстро развеялась. Лису она скоро наскучила, и он вроде как перескочил на другую крысёнку, а потом казнили Тилль — и Мие стало не до него.
Кстати, он тоже скоро погиб — зачем-то полез на крышу Морской торговой компании и сорвался. Стражники нашли его только под утро, распластанного на брусчатке — с перебитым хребтом, переломанными ногами и в луже собственной мочи. В Гильдии говорили, что после того, как его оттащили в застенки, он еще десять дней мучился, оглашая сырую камеру душераздирающими криками, пока Боги милостиво не забрали его истерзанную душу в Изначальный Свет — но Мию это даже не особо тронуло. Может, то и не любовь вовсе была, а так…