Глава IV. Солейнтер. Часть II
Солейнтер. День богини Солейн. Праздник лета, солнца и жизни. Самый длинный день в году, самый древний праздник в мире. И самый любимый праздник Мии. А вот церковники его не жаловали, но по большей части просто закрывали глаза на народные гулянья и ярмарки, проводившиеся в этот день. Были даже некие робкие попытки присвоить этот праздник себе, на свой манер называя его «Днем торжествования Длани над врагами её», так что с утра до самой ночи во всех церквях проходили службы, небесные братья и сёстры пели, читали проповеди и благословляли прихожан. Истово верующие, конечно, эти службы посещали, а потом нет-нет да и шли на ярмарку от всей души повеселиться.
Вновь грянули барабаны, под свист и задорные выкрики люди, сталкиваясь и едва ли не падая друг на друга, снова принялись соединяться в длинную живую цепь. Многие, кто после кружения, а кто и после обильных возлияний вина, пива или чего покрепче с трудом держались на ногах, так что их едва ли не несли на себе соседи по хороводу. Какой-то вихрастый парень с малиновым носом обдал Мию тяжёлым винным дыханием и обхватил за талию, с другой стороны за плечи её обнял седеющий крепкий мужик, которого она не раз видела в порту, и хоровод с улюлюканьем понёс её в своем бурном течении. Мия хохотала и встряхивала головой в такт музыке так, что кудри и ленты на обруче подпрыгивали и рассыпались по плечам. Давно она не была так счастлива, как в этот момент.
Она точно не знала, когда родилась, но ей говорили, что вроде бы летом. В один момент, ещё давно, в детстве, Мия решила, что будет считать именно Солейнтер своим днём рождения. Правда, сейчас она бы не смогла вспомнить, почему выбрала именно этот день, но в этом выборе не сомневалась ни секунды. А сегодня, получается, был её двадцатый Солейнтер. Двадцатый день рождения. Когда-то очень давно дядюшка Герин сказал ей, что гильдиец, который доживёт до двадцати — доживёт и до старости, и с тех пор Мия, страстно в это поверившая, нетерпеливо ждала своего двадцатого Солейнтера. И вот дождалась. Она отделилась от хоровода, подняла руки, словно пытаясь дотянуться до солнца и закружилась, взметая подолы своих юбок.
— Хватит прохлаждаться, ты… — кто-то дёрнул Мию за пояс, она пошатнулась и едва не растянулась на траве.
— Да что б тебя!
— Всё, пошли, — тоном, не терпящим возражений, бросила Ида, развернулась и направилась к шатрам, — картиец наконец свалил, нужно успеть всё сделать до того, как он вернется.
Мия закатила глаза и тяжело вздохнула, поправила сползший на лоб обруч и пошла за Идой, стараясь поспевать за её широким, уверенным шагом. Хоровод опять рассыпался, и кружившие в танце парочки то и дело норовили в них врезаться.
— А ты, Мия, девка всё-таки бестолковая. Тебе бы о своем будущем думать, причём настоящем, а не о гадалкиных сказочках! А ты всё хвостом крутишь да развлекаешься. Не ровен час, чаша терпения мастера переполнится, и тогда тебе не поздоровится. Я-то знаю, — самодовольно добавила она, — на каком ты у него счету.
— Да хватит уже строить из себя то, чем не являешься! Тебе не очень-то идёт!
Изображавшая из себя едва ли не правую руку и доверенное лицо Вагана, Ида раздражала сильнее, чем зудящий над ухом комар, да и эта косица так и напрашивались на то, чтобы Иду за неё оттаскали. Хотя, в её словах, может, и было зерно истины. После того, как Мия вернулась из поместья господина Сибелиуса с пустыми руками, так ещё и без гильдийского коня, мастер устроил ей основательную выволочку и грозил… всяким. Правда, вскоре он смягчился. Возможно, причиной тому стала весть о скоропостижной смерти благородного господина Теодория, который, как видно, в тот роковой вечер присутствовал на кровавом представлении. Дело было не то в каких-то закладных, не то ещё в чём-то, Мия в подробности не вдавалась, но гибель этого Теодория оказалась весьма на руку благородному господину Вагаллису.
— Пришли, давай-ка быстрее, пока нет никого, — Ида схватила её за плечо, развернула к себе и вдруг улыбнулась почти искренне. — Ты справишься, соберись только.