— В порядке? — Ида подбежала и взяла Мию под руку.
Лицо её в нескольких местах покрывала грязь, коса растрепалась, а из-под корсажа торчал край стянутого у картийцев договора.
— Да, могло быть хуже. Что тут случилось?
— У мальчишки выброс произошёл. Вон, видишь? — она указала пальцами в сторону группы людей, обступивших кого-то, лежавшего на земле.
Бабы охали, мужики качали головами. Многие то и дело осеняли лбы распяленными ладонями.
— Ого. Он хоть жив?
— Должен. Это вроде первый. После первого-то почти все выживают.
Тут и там на земле сидели и лежали люди, кто-то стонал, держась за голову или уши. Музыка стихла, и над поляной нависла густая пелена страха. Мия подошла поближе к людям, окружившим растянувшегося на земле мальчика.
Мальчишка как мальчишка. Лет десяти, не старше. Одет хорошо, но видно, что не из благородных — скорее всего, сын какого-то купца. Над ним склонилась женщина средних лет, в простом платье и с волосами, спрятанными под чепчик. Женщина гладила его по лбу, что-то приговаривала и утирала со рта пузырившуюся слюну. Ноги мальчишки судорожно подёргивались.
— На шею его посмотри, — шепнула Ида, склонившись к самому уху Мии. — Видишь? То чародейская метка.
— Интересно, она всегда такой будет? — Мия скривилась, рассматривая потемневшую, какую-то сморщенную кожу на горле мальчишки.
На ней, словно на тлеющих в костре угольях, горели оранжевые прожилки, и то и дело вспыхивали искры. Выглядело это премерзко.
— Не знаю. Они же разными бывают. Давай-ка убираться отсюда.
Ида потянула Мию за собой, стремясь поскорее покинуть поляну. Ясное дело, ей руки жёг стянутый договор — а вдруг кто из стражников остановит да пожелает обыскать? Обернувшись, Мия заметила вылезавшего из-под разрушенного шатра картийца, на месте носа у него растеклось сплошное кровавое месиво. Картина эта ей весьма понравилась, она ухмыльнулась, сплюнула и сложила пальцы на руке в весьма неприличном жесте.
— Они тут в догонялки играли, мальчишка этот и ещё несколько ребятишек, — как видно, потребность поделиться увиденным пуще ворованных бумаг жгла Иду, — смеялись, хохотали, одного пьяного мужика даже с ног сбили. Им, видать, шибко весело было. Так вот бегали они, бегали, а потом мальчишка этот завыл — натурально завыл, прям волком, — на колени бухнулся, за горло схватился. А потом бум! Меня на какую-то бабу откинуло, едва ли не башкой ей под юбки! Говорят, что у тех ребятишек, в ком это сидит, — ну, в смысле, магия эта — она всегда проявляется, когда они веселятся чересчур иль, наоборот, шибко грустят. Или перепугались до усрачки.
— Его теперь какому чародею сдадут?
— Вроде да, я-то не знаю, как у них там устроено. Это уж пусть родители мальчишки ищут, кто его готов будет взять на обучение. Времени-то у них немного, считай, до второго выброса. А потом всё, — Ида, словно в подтверждение своих слов, провела ладонью по горлу. — Второй-то выброс никто не переживает. А так да, найдут какого чародея, который научит его это… как его… контролировать, во!
Ида трещала и трещала, вываливая на Мию всё, что знала или когда-либо слышала о чародеях, Мия же рассеянно кивала и иногда поддакивала, но особо её не слушала. Всё это не особо её интересовало, хотя когда-то, очень давно, ещё в приюте матушки Келты, Мия отчаянно мечтала о том, чтобы в ней открылся дар, и она бы стала самой сильной и могущественной чародейкой в Тарсии, и тогда бы она… она… Воображения ей, мелкой несмышлёной девочке, хватало лишь на то, чтобы представлять, как она с помощью магии найдет свою маму и наколдует им много-много золотых монет. Но мечтам, конечно, не суждено было сбыться, и, без всяких неожиданностей миновав тот возраст, в котором у одарённых обычно происходит первый выброс, Мия стала портовой крысёнкой, а никакой не чародейкой. Глупые мечты. Если бы в ней открылся дар, то для неё всё бы быстро закончилось — ибо вряд ли нашёлся бы чародей, желающий возиться с безродной девчонкой и обучать её всем тонкостям чародейского искусства.