Было ужасно жарко. Солнце палило нещадно, горячий воздух, подобно густому молоку, обжигал внутренности при каждом вдохе. Жидкая тень от редких скрюченных деревьев с жухлой листвой, росших вдоль Старого Тракта, никак не спасала, поднимаемая лошадиными копытами дорожная пыль въедалась в лицо, забивала ноздри и скрипела на зубах. Капюшон льняного плаща уберегал голову от солнечных лучей, но кожа под ним неистово мокла, волосы липли к шее и лбу, и Мия кривилась, чувствуя, как по спине и груди под рубахой текут ручьи пота. Галоп на такой жаре казался прямым путём в Изначальный Свет, от рыси сводило бёдра и ныла задница, так ещё и солнце столь старательно нагревало седло, что Мие иногда казалось, будто скачет она на раскалённой сковороде.
Радовало только, что путь лежал по Старому Тракту, пожалуй, главному и самому оживлённому пути Тарсии. Неторопливо ползли запряжённые мохноногими тяжеловозами торговые обозы, проезжали кареты благородных господ, проносились почтовые курьеры и гвардейские разъезды. Тут и там вдоль дороги располагались постоялые дворы, таверны и трактиры, мастерские по ремонту экипажей и бордели. Местные фермеры с телег продавали корзинки с медовыми грушами, сладкими персиками, вишней и виноградом, торговцы вином и сладостями зазывали под свои наспех сколоченные навесы. Через равные промежутки встречались посты Королевской почтовой службы с большими конюшнями, где кучера дилижансов и курьеры могли сменить лошадей, а вокруг редких колодцев на обочинах толпились изнывающие от жары путники.
К концу первого дня уставшая и измотанная дорогой и жарой Мия остановилась в одном из трактиров, принимавшем на постой простолюдинов, и даже не пожалела серебра на то, чтобы помыться. Рябая трактирная девка притащила в её комнату деревянную лохань, наполнила тёплой водой, как видно, нагретой днём на солнце, и дала кусок ветоши и крепко пахнувшее дёгтем мыло. После целого дня в пути казалось, что пыль проникла под кожу, так что Мия долго скоблила тело мыльной тряпкой, едва ли не до царапин. Ещё и волосы свалялись в сущее воронье гнездо, которое перед мытьем пришлось долго распутывать. Клятого чародея уже хотелось удавить, а ведь это только первый день пути. Хорошо хоть, что пусть трактир и был непритязательным, но постели в нём стояли добротные, с набитыми свежей соломой тюфяками, и она уснула сразу же, как только закрыла глаза.
На следующее утро Мия продолжила путь ещё до рассвета, а несколько самых жарких полуденных часов провела в небольшой таверне, где подавали сносное пиво и на удивление вкусное мясное рагу. Право слово, уж лучше задержаться в пути на лишний день, чем замучить себя и загнать лошадь скачкой по этому пеклу. Да и мастер, учитывая всю сложность задания, выделил на него целых десять дней — но ни днём больше. То и дело Мия ловила себя на мысли о том, как хорошо было бы задержаться в одной из таверн подольше, на целый день, а может, и на пару, пить пиво в общем зале, слушать россказни других путников, да просто лежать в кровати и смотреть в потолок. Что угодно — лишь бы отсрочить неминуемый визит в замок чародея.
На утро пятого дня, покидая постоялый двор на самом повороте к Литцу, Мия с досадой обнаружила, что в её кошеле осталась только медь да пара завалявшихся на самом дне серебрушек. Без серебра обратный путь рисовался в весьма мрачных красках — и это если он будет! Чем больше сокращалось расстояние, отделявшее её от окаянного замка, тем гаже становилось на душе и тем сильнее зудела в голове мысль, что никогда она оттуда не вернётся, никогда не увидит Портамер, не обнимет Лаки, не посплетничает с Булочкой, не осушит кружку пива в трактире «У одноглазого кабана»… В этот момент она со всей отчетливостью прочувствовала, что ввязалась, возможно, в самое рисковое предприятие в своей жизни. Азартной-то Мия никогда не была, не играла ни в гонт, ни в карты, не любила ставки и не забивалась на серебро по любому поводу. Но сейчас чувствовала себя прожжённым игроком, поставившим на кон всю свою жизнь.
Немного отъехав от оживлённого Тракта, она остановила гнедую, покопалась в сумках и, достав оттуда кобуру, пристегнула к бедру. В этой глуши она больше боялась встретить каких-нибудь проходимцев, жадных до её сумок и кошелька, чем разъездные гвардейские патрули.