Мия немного потёрлась промежностью об бедро Ормунда, усиливая своё возбуждение и вызывая у него новую серию вздохов, поцеловала в шею и дразнящими касаниями языка спустилась к ключицам, а потом, помогая себе рукой, оседлала его член и начала неторопливо на нем двигаться, упираясь ладонями в напряженный живот.
Мальчишка под ней стонал, потел, кусал губы и мял руками простыни, но держался. В какой-то момент он даже осмелился схватить Мию за бёдра и немного сжать их, но больше ни до чего не додумался, так что ей пришлось самой запустить руку под платье, чтобы быстрее довести себя до разрядки. Когда наконец её лоно непроизвольно сжалось, а по телу разлилась волна чувственного тепла, Мия соскользнула с члена Ормунда и продолжила ласкать его резкими и быстрыми движениями, пока юноша не взвизгнул, и его семя не выплеснулось на смятые юбки.
В этот момент показалось, что весь этот долгий день навалился на плечи тяжёлым свинцовым одеялом, утягивая вниз и прижимая к кровати. Из последних сил Мия стянула через голову измятое и перепачканное платье, оставшись в одной нижней сорочке, бросила его на пол и растянулась рядом с Ормундом, который словно до сих пор никак не мог осознать, что именно только что произошло. Что ж, мальчишка оказался не так уж и плох, по крайней мере, он смог продержаться достаточно долго, а то, что не знал, куда деть руки, — ну так это наживное, со временем научится.
— Завтра утром, может, повторим, — Мия провела пальцем по его губам и коротко поцеловала в плечо, чувствуя, как под её прикосновениями по коже юноши бегут мурашки. — Да, кстати. Хоть пальцем тронешь кузину — вернусь и оторву тебе член, имей это в виду.
Ормунд резко повернул голову и глянул на неё полными ужаса и удивления глазами, но не ответил, только слегка кивнул и спросил:
— А сколько я должен тебе заплатить?
— Дай-ка подумаю… А подари мне платье твоей служанки, той, что зажигала свечи в гардеробной, хорошо? Только не говори никому, — она широко зевнула, сгребла под себя пару подушек и закрыла глаза, проваливаясь в сон словно в глубокий омут.
Эту ночь она проспит как самая настоящая благородная госпожа — на широкой кровати с пуховой периной и гладкими простынями, зарывшись лицом в мягчайшие подушки и укрывшись лебяжьим одеялом, а завтра получит новое платье, завернёт к Булочке за сапогами, а потом и к Вагану за серебром. Пожалуй, она его заслужила.
Глава III. Девы и единорог. Часть I
— Лаки, — спросила Мия, сосредоточенно втыкая иголку в край длинной прорехи на рукаве своей рубашки, — как думаешь, а где можно разжиться магическими зарядами для чарострела?
— В гвардии. Правда, таких недокормышей, как ты, туда не принимают.
— Я серьёзно, а ты всё шутки шутишь, — с наигранным разочарованием в голосе продолжила она, потом зыркнула на подругу, занятую раскладыванием на широком разделочном столе побегов ещё свежей, только по утру собранной молодой мяты. — Может, попробовать обчистить казармы?
— Отчего ж не попробовать, пробуй… — распределив стебли на столе, она взяла в руки большой нож и покрутила его перед собой. — Давай только осенью, а то со сбором трав мне будет не до того, чтобы твои похороны устраивать.
Мия тихонько прыснула, Лаккия широко размахнулась, рубанула ножом по столу и принялась методично измельчать мяту. С мясницким квадратным тесаком в руках она… производила впечатление. Высокая и крутобёдрая, с широкими покатыми плечами, сильными руками и крепкими ногами, ростом ничем не уступавшая большинству знакомых Мие мужчин, подруга источала мощь и уверенность в себе. На голову она всегда повязывала цветной платок так, чтобы волосы не лезли в лицо, и носила яркие, цветастые платья, рукава которых неизменно закатывала до локтей. Мать её была родом не то из Каругии, не то из Маб-Алы, так что Лаккия унаследовала её черты — тёмная кожа оттенка дубовой коры и жёсткие курчавые волосы, хотя здесь, в Портамере, среди множества торговцев и моряков едва ли не со всего света, внешность её казалось не столь уж необычной.
Мия поёрзала на стуле, усаживаясь поудобнее, почесала пятку об угол стола, на который она по привычке закинула ноги и, прищурившись, продолжила штопать рубаху. Света от двух узких вытянутых окошек под потолком да пары масляных ламп, висевших на цепях над столом, не хватало, и, как бы она ни напрягала глаза, игла то и дело колола подушечки пальцев, отчего Мия морщилась и чуть слышно ругалась.
— А если у кого из чародеев заказать? Ла-а-а-аки, ты же знаешься с чародеями, замолви за меня словечко, а? — Мия сказала это тоном капризной маленькой девочки, выпрашивавшей у мамы леденец или куклу.
— Дорогуша, это слишком громко сказано, я всего-то состою в переписке с Саффи.
— Саффи… Мэйтресс Саффантиэль, вообще-то, не унижай подругу! А то наколдует тебе… что-нибудь.
— А ты ноги со стола убери! А то ишь, разложилась тут! — Лаккия схватила один из оставшихся целым стеблей мяты и махнула им в сторону Мии, та только снова хихикнула и показала подруге язык. — А чарострел продай, тебе за него любой из гильдийских скупщиков щедро серебра отсыпет. Ты ведь прекрасно знаешь, что простолюдинам ими владеть запрещено. Себя под тюрьму, если не под виселицу подводишь, так ещё и Саффи в это втравить хочешь!
— Она же мэйтресс, ей-то что сделается?
— Не глупи, Мими, — разделавшись наконец с мятой, Лаккия принялась сгребать порубленные листья в стоявший под столом на табуретке котел, верхний ободок которого покрывал слой застарелого жира. — Сама знаешь, что с каждым новым королевским указом преференций, даруемых чародейскими титулами, остаётся всё меньше и меньше. Не далёк тот час, когда чародеев в правах приравняют к простым ремесленникам, ну, разумеется, кроме тех, кто изначально по рождению благороден.
Слова о бедственном положении тарсийских чародеев сердце Мии не тронули — право слово, ко всем этим мэтрам и мэйтресс, которых она считала не более, чем кучкой напыщенных, самовлюбленных мудаков, просиживавших штаны в своих башнях и замках, она не испытывала ни почтения, ни благоговения, и уж тем более никакой жалости они, по её мнению, не заслуживали. Было бы за что жалеть тех, кто владеет магией и купается в золоте! Пожалуй, единственное исключение она делала для этой Саффи, о которой Лаки постоянно трещала и письмами с которой обменивалась едва ли не каждую неделю. Познакомились они давно, когда эта Саффи училась в Мидделейском Университете, а Лаки, будучи тогда студенткой Алхимической Академии, посещала лекции Университета в качестве вольнослушательницы, и каким-то чудом сдружились. Именно чудом, ведь всем известно, что чародеи к алхимикам относятся с презрением и неприязнью, хотя сложно сказать, к кому чародеи относятся по-другому.
Наверху, в лаборатории, которая располагалась ровнёхонько над кухней, раздался какой-то шум, и Лаккия настороженно подняла голову, спавший в углу у печи Уголёк тоже приоткрыл один глаз, горящий ярко-жёлтым огнём, и повёл ухом. Мия прислушалась, но кроме торопливых шагов и едва различимого даже для её чутких ушей звяканья алхимических сосудов ничего больше не услышала. В заставленной хитроумными агрегатами, горелками, тиглями и стеллажами лаборатории сейчас орудовали двое студентиков, очередные стажёры из Академии, прибывшие несколько дней назад. Мальчишки уверенно заявили себя едва ли не лучшими учениками на всём потоке, но Лаккия быстро спустила их с небес на землю, задав пару вопросов с подковыркой, в ответ на которые студенты только что-то печально блеяли, мол, «они этого ещё не учили». По достоинству оценив их навыки, она подрядила мальчишек на уборку в лаборатории, поручив им перемыть все склянки, флаконы и реторты и навести порядок на полках с ингредиентами, чем они сейчас и должны были заниматься, и, не дайте Боги, они что-то разобьют или испортят. Мия прекрасно знала свою подругу, давно ставшую для неё почти что старшей сестрой. Лаки была доброй, весёлой, дружелюбной — и страшной в гневе женщиной.