Но больше из лаборатории никаких подозрительных звуков не раздавалось, так что Лаккия едва заметно облегчённо выдохнула и достала из-под стола большую плетёную корзину, полную стеблей полыни. Она уже начала раскладывать полынь на столе, когда в дверь чёрного хода кто-то тихо постучался. Лаккия бросила на Мию быстрый взгляд, словно спрашивая, не ждёт ли она кого, но та только недоумённо пожала плечами. Ворча себе под нос «И кого ещё нам ветром принесло», она нырнула в прихожую, загремела там засовами, Мия услышала, как с противным скрипом открылась дверь, и Лаки сказала кому-то:
— Добрый день, какая честь видеть вас, любезный господин! Проходите!
И правда, кого это принесло? Что за срочная нужда пригнала какого-то благородного господина в тот самый день, когда Лаки позволила себе не открыть лавку и заняться одними только заготовками? На улице Аптекарей алхимических лавок полно, как гальки на морском берегу, так почему же этот любезный господин ломится именно к ним?
Впрочем, все вопросы отпали разом, когда из прихожей внутрь зашёл Ваган. Бегло осмотрев тесную кухню с её закопчённым потолком, заляпанной жиром и следами всяческих алхимических настоев печью и множеством пучков трав, висевших на протянутых от одной стены к другой верёвках, он брезгливо поморщился и глянул на Мию.
— Отпуск по женскому здоровью, мастер! Ещё один день…
— Умоляю, избавь меня от этих мерзостных подробностей, Кудряшка! — лицо Вагана перекосила гримаса отвращения, и он судорожно замахал руками. — Да я и не к тебе.
— Присаживайтесь, любезный господин Вагаллис, — Лаккия указала рукой на один из стоявших у стены табуретов.
— Премного благодарю за предложение, я постою.
Лаккия хмыкнула и, пробормотав что-то себе под нос, вернулась к своей полыни. Её нарочито почтительное обхождение с мастером слегка насмешило Мию. Вообще-то Лаки прекрасно знала, кем именно является «любезный господин Вагаллис», более того, она и сама была одним из снабженцев Гильдии. Ко всему прочему, матушка её когда-то была простой гильдийской девкой, которая после того, как где-то раздобыла золото на выкуп, вышла замуж за портамерского алхимика Лантора и родила Лаккию. Правда, через пару лет она, как видно, устала играть роль благонравной жены и заботливой матери, да и сбежала из дома с каким-то не то пиратом, не то капитаном, и с тех пор никто о ней ничего не слышал.
— Итак, любезный господин, — Лаккия вернулась к разделке полыни, вполглаза поглядывая на мастера, — что привело вас в эту скромную обитель?
— Тебя рекомендуют как одну из лучших алхимиц Портамера. Скажи, что тебе известно о, м-м-м… неких алхимических свойствах, м-м-м… неких частей тела, м-м-м… единорога?
— Единорога? — Мия от удивления вскинула брови, но Ваган только резко махнул ладонью, веля ей замолчать.
Лаккия же, не отрываясь от своего занятия, принялась рассказывать:
— Единорог… Что ж, в первую очередь славится порошок из его рога. Истёртый в мелкую пудру, он весьма популярен среди мужчин, испытывающих определённые затруднения… в любовной сфере. Говорят, что после приёма того порошка мужской орган обретает каменную твёрдость, прямо как тот самый рог, и остаётся таким на весьма продолжительное время. Да что я вам рассказываю, у вас же весь порт этой дрянью завален, откуда только его не тащат, и из Сотера, и из Мибии, да даже из Серенгара. Но если вы, любезный господин, хотите услышать мнение специалистки, — последнее слово Лаккия произнесла с нажимом и посильнее рубанула ножом по столу, — я вам так скажу, что за всю свою жизнь я настоящего порошка не видела. Всё, что попадалось мне в руки, было обычной костяной мукой да толчёной известью.
— Лаки, так а если то мука да известь, то как оно работает? За тот порошок, я слыхала, хорошо платят.
— А вот так и работает! В Мидделее нам один профессор, читавший курс медицины, рассказывал, что для многих пациентов одно лишь внимание со стороны врача действенней любых лекарств. И что если выдать такому болезному простой раствор на спирте с сахаром и сказать, что это волшебное зелье от всех хвороб, — то он чудесным способом исцелится! Некоторые мужики ещё и корень горчатого семилистника к тому самому органу привязывают, и ведь срабатывает, хотя никаких ни магических, ни алхимических свойств в том корне нет и подавно. Да убери же ты свои лапы, зараза! — изрубив всю полынь в труху, она схватила покрытое жёлто-зелеными пятнами полотенце и со всей силы шлёпнула им по ступням Мии, вольготно разложившимся на столе.
Мия задорно взвизгнула, отдёрнула ноги, стул под ней покачнулся, и она едва не упала. Соскочив с зашатавшегося стула, она схватила с полки глиняную чашку и плеснула в неё лимонад из большого графина, в котором кроме долек лимона плавали ещё нарезанный корень имбиря, листки мяты и ярко-жёлтые ягодки золотарки. Она думала предложить напиток мастеру, но не стала — на лице Вагана вполне ясно читалось всё то омерзение, которое он испытывал, находясь в душной и не слишком-то чистой кухне, где пахло травами, древесным углём и прогорклым жиром.
— Но продолжим про единорогов. Наибольшую ценность представляет их кровь, известная своим целительным и омолаживающим эффектом. Поговаривают, что тот, кто выпьет кровь живого ещё единорога обретёт едва ли не вечную молодость, но, право слово, я ещё ни одного…
— Погоди, а та ерунда с корнем только с мужиками работает? — перебила её Мия, отхлебнув немного живительно-прохладного лимонада. — Может, мне куда какой корень привязать, чтоб мое чрево не понесло? А то надоело каждый месяц трястись да Ие молиться.
— Тебе тот корень если только крепко между коленками сжимать, дорогуша.
— Лаки, ты не поверишь… Но есть пара способов и со сжатыми коленями.
— Тогда заваривай ромашку с душницей метельчатой и пей.
— До или после?
— Вместо.
— Не-е-е, так неинтересно, — Мия фрыкнула и чуть не подавилась, капли лимонада брызнули у неё изо рта.
— Нет, я решительно не могу здесь более находиться! — к последнему слову волевой голос Вагана сорвался едва ли не на писк, он затряс руками, словно пытаясь отмахнуться от невидимых ползающих по нему насекомых, направился было к дверям, потом обернулся, трясущейся рукой указал в сторону Мии, — а ты, Кудряшка, ты… Ты…
Договорить он не успел. Наверху, в лаборатории, что-то оглушительно, так, что у Мии уши заложило, бухнуло, словно какой-то гигант со всей силы ударил молотом об наковальню, стены дома вздрогнули, с потолка посыпалась пыль, а с полок попадали глиняные миски с тарелками. Разбуженный Уголёк выскочил из своего угла и с шипением сиганул в открытую дверь погреба.
Лицо Лаккии… изменилось. Её тёмная кожа вмиг словно посерела, губы поджались, и на скулах заходили желваки. Взгляд её заметался по кухне, скользнул по груде черепков, в которую превратилась упавшая посуда, а потом замер на рукоятке зажатого в ладони ножа. В повисшей тишине её голос прозвучал словно раскат грома:
— Выблядки косорукие.
Мия бросилась наперерез подруге, когда та, сжимая рукоять ножа с такой силой, что, казалось, деревяшка сейчас треснет, уже направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Лаки, нож! Отдай мне нож! — она почти закричала и со всей силы упёрлась ладонями в плечи Лаккии.
Вот ещё не хватало, чтобы из-за каких-то академских неумёх подруга руки в крови испачкает и, Алетина упаси, на виселицу пойдёт. Нет, она этого не допустит, костьми ляжет, но…
— Да ладно тебе, Мими, — тяжёлая рука Лаккии легла ей на плечо, и подруга громко рассмеялась, — не глупи, не собираюсь я их резать. Так, для острастки если только…
— Ну отдай всё равно! — Мия быстро осмотрелась в поисках чего-нибудь на замену ножу, а потом потянулась к стоявшей в углу швабре. — Вот, возьми! Шваброй-то сподручней будет!
Лаккия усмехнулась, положила нож на стол, взяла в руки швабру и, в красках расписывая, как именно, кем и от кого были рождены стажёры-недоучки, стала подниматься вверх по скрипучей узкой лестнице.
— Так, Кудряшка, слушай и запоминай, — стоявший у двери Ваган быстро подошёл к Мие, схватил её за руку, притянул к себе и зашептал почти в самое ухо. — Ты должна добыть единорога.