Даже думать не хотелось, каково пробираться в потёмках по лабиринту тоннелей, по колено в нечистотах, в которых что только не водится. Несколько раз Мие и самой приходилось туда спускаться — и всякий раз она надеялась, что больше никогда не придётся.
— Полно тебе, Мими. Какая-никакая, она же моя мать, — Лаки протянула её руку, Мия вложила в её широкую тёплую ладонь свою, и они пошли в сторону дома.
Ночная тьма уже укрыла город, но на улице Аптекарей кое-где горели масляные фонари, а полумесяц над головами то и дело выныривал из-за бегущих по небу облаков. Мия поёжилась от зябкого ветра. Лето неуклонно отступало, не спеша разжимало свою душную хватку, уступая место туманам, сырости и моросящим дождям. Совсем недавно прошёл Ренелистер — день, когда во всей Тарсии заканчивали сбор урожая и начинали готовиться к зиме. Ещё немного — и уйдут из гавани последние серенгарские галеоны, спешащие вернуться на родину до того, как в Великом океане начнутся смертоносные зимние бури.
— Нет, я всё-таки не понимаю, почему ты так спокойна? Она же… она же бросила тебя! А ты теперь хочешь ей помочь? Зачем?
— Ты же сама слышала. При желании эта женщина вполне способна попортить мне жизнь.
— Да не успеет! — Мия резко остановилась и отдёрнула руку. — Пусть её убьют эти… собаконосые! Разделают как коровью тушу! Она это заслужила! Предательница и сука, вот кто она! Как вообще такое можно прощать!
Мия кричала всё громче и громче, осыпая голову этой женщины проклятьями и называя её самыми последними словами. Из-за двери магазинчика, в котором продавали пудру, ароматное мыло, крема и мибийское масло для волос, выглянул встревоженный хозяин и начал причитать, что ему мешают крики, но Мия не обратила на него внимания. Она была так зла и так возмущена, и эта злость так сильно требовала выплеска, что, если бы та гадина сейчас стояла перед ней, никакой чарострел не уберёг бы её от расставания с половиной волос.
Ещё немного послушав ругательства и весьма кровожадные пожелания в адрес своей матери, Лаккия наконец шагнула вперёд и молча сгребла Мию в объятия такие крепкие, что у той даже кости хрустнули. Мия охнула и сразу же умолкла, только сейчас ощутив, что по щекам во всю текут слёзы. Подруга поцеловала её в висок и, мягко поглаживая по плечам, зашептала:
— Она оставила меня с любящим и добрым отцом, который вырастил меня и дал всё, что только мог, и даже больше. И вполне возможно, что это было её лучшим поступком в жизни, Мими. Я же понимаю, ты ведь не о ней всё это говоришь. Но и тебе нужно… Если не простить свою мать, то хотя бы отпустить и идти дальше. Всё, пойдём. А то господин Ортис, — она отстранилась и кивнула на дверь магазинчика, — ещё за стражей пошлёт.
Мия смущённо улыбнулась и, вытирая лицо рукавом платья, пошла за Лаккией в лавку.
Внутри они сразу же поднялись на второй этаж, в лабораторию, где их встретил заспанный Уголёк. Лаккия зажгла свечи и пару масляных ламп, и их тёплые отблески заплясали на прозрачных боках дутых колб и реторт. Мия поинтересовалась, нужна ли подруге какая-то помощь, но та, занятая рассматриванием рядов баночек с ингредиентами, только рассеянно покачала головой. Мия думала было пойти спать, но от мысли о том, что придётся лечь в холодную постель и остаться одной в тёмной мансарде, её пробила крупная дрожь. Тогда она забралась с ногами в стоявшее в углу кресло, стащила со спинки мягкий шерстяной плед, закуталась в него и завела разговор о какой-то ерунде, надеясь так отвлечься от тревожных и тоскливых мыслей. Занятая своими алхимическими изысканиями Лаккия иногда ей поддакивала, а Уголёк запрыгнул на колени и запел одну из своих кошачьих песен. Вскоре Мия и сама не заметила, как провалилась в сон. А когда она проснулась, зелье уже было готово.
— Вот, — уставшая Лаккия, как видно, всю ночь не сомкнувшая глаз, поставила на стол перед Мией металлическую флягу. — Ни в какую принцессу или ещё кого это зелье не превращает. Зато начисто лишает человека его естественного запаха. На всю жизнь. Для этого ордена нюхающих, или как их там, мать моя исчезнет, словно и не было её. Работает по принципу «ловца», только эффект даёт постоянный, а не временный.
— А точно сработает?
— Должно, но… Не сработает так не сработает, я сделала всё, что могла. Отнесёшь ей?
Мия коротко кивнула, взяла фляжку и повертела в руках.
— Скажи ей, чтобы пила четыре дня по четверти. И ещё… — Лаккия замолчала, словно о чём-то раздумывая, но больше ничего не сказала и только махнула рукой.
— Иди спать, я всё сделаю. — тихо ответила ей Мия.
От мысли, что придётся отправиться в канализацию, её передёрнуло, но делать было нечего — и правда, ну не Лаки же туда лезть. Понимая, что зловоние наверняка так крепко въестся в одежду, что никакая стирка не поможет, Мия натянула старые, протёртые на коленях штаны и рваную рубаху, а на ноги — сапоги с отрезанными голенищами, волосы завязала в узел и спрятала под колпаком, а на шею намотала шарф, предварительно густо смоченный лавандовой вытяжкой. Заткнула за пояс флягу с зельем и, уже выходя из дома, на всякий случай пару раз мазнула по лицу сажей из кухонной печи, чтобы наверняка сойти за мальчишку-оборванца.
Средь бела дня лезть в колодец, к которому постоянно подходили горожане, чтобы слить туда нечистоты, было слишком уж подозрительно. Так что Мия пустилась в сторону улицы Канатчиков, где был один из известных ей тайных спусков в канализацию. Там, свернув в неприметный тупичок, она протиснулась в проход между двумя домами, перегороженный полусгнившим остовом телеги, откинула скрипнувший петлями деревянный люк и скользнула вниз, во тьму. После того, как люк с громким звуком захлопнулся над головой, она почти сразу же натянула на лицо платок, и в нос ударил резкий запах лаванды. Правда, он всё равно никак не мог перебить царившую здесь отвратительную вонь, а скорее, наоборот, смешивался с ней в поистине тошнотворный коктейль. Мия даже обрадовалась тому, что со вчерашнего утра почти ничего не ела.
Спустившись по шаткой лестнице, она пошла вперёд по узкому, жавшемуся к стене приступку, над лениво текущей рекой нечистот. Одной рукой Мия вела по липкой кирпичной стене тоннеля, а во второй держала огнёвку, освещая себе путь. Она старалась смотреть только себе под ноги, чтобы ненароком не упасть. Где-то капала вода, и под низкими округлыми сводами звук размеренно падающих в воду капель казался омерзительно громким.
В месте, где этот тоннель пересекался с другим, более широким, Мия остановилась. Она прикрыла глаза и стала восстанавливать в памяти запутанную карту канализации. Широкий тоннель как раз вёл к большому коллектору, а там… Два поворота, три…
Позади раздался громкий плеск, от неожиданности Мия вздрогнула, резко крутанулась и еле удержала равновесие, в последний момент привалившись к покрытой противным налётом стене. В свете огнёвки ей почудилось какое-то еле уловимое движение. Её бросило в холод, ноги ослабли, и она едва не сползла вниз по стене. А если здесь, в этих смрадных водах, что-то живёт? Огромное, неуловимое, жуткое и… голодное. От сковавшего ужаса Мия замерла и, кажется, даже перестала дышать.
Но больше ничего странного она не увидела. По пенистой воде, на поверхности которой что только не плавало, не шла рябь, никакие тени не шевелились на ней или в зиявших чернотой провалах других тоннелей. Нигде Мия не приметила ни следа тех жутких щупалец, которые успела себе напридумывать. Если что здесь и водилось, то только крысы — может, это они её так напугали? Она чуть слышно выдохнула, стёрла рукавом рубахи выступивший на лбу пот и пошла дальше, решив больше не мешкать. Чем быстрее она доберётся до схрона и отдаст зелье, тем скорее сможет выбраться из канализации и вдохнуть чистый воздух, а не эти миазмы.
Несмотря на то, что один раз Мия свернула не в тот тоннель и чуть не получила за шиворот ведро помоев из открывшегося наверху сливного колодца, она довольно скоро добралась до нужного места. Не зная наверняка, дверь эту невозможно было найти — всё те же выщербленные кирпичи, покрытые плесенью, что и везде. Мия отсчитала восемь кирпичей от торчащего из стены ржавого обломка трубы, нащупала три едва различимых углубления, нажала на них и со всей силой толкнула дверь плечом. Она поддалась лишь чуть, из образовавшейся щели вырвался яркий свет от горевших внутри свечей.