Внутри был сущий бардак. Дело в том, что «Гильдия Воров», заботясь о собственной безопасности, меняла местоположение своей штаб-квартиры как минимум раз в году. Укромных мест и потайных убежищ в таком большом городе, как Портамер, было в избытке, и проблем с поиском нового обиталища у гильдии никогда не было, но, конечно, каждый переезд выливался в настоящий кошмар.
Большой общий зал, освещённый множеством свечей на залитых воском тележных колесах, висевших под низким сводчатым потолком, был заставлен разномастными столами и стульями, которые, казалось, притащили сюда едва ли не со всех краёв Тарсии. Вдоль стен громоздились ящики и бочки, наспех сколоченные полки ломились от разномастного скарба — множества книг в кожаных и бархатных переплётах, украшенных витиеватыми уголками и застёжками, фарфоровой посуды, подсвечников, шкатулок и ваз; то тут, то там возвышались пирамиды из рулонов дорогих тканей. Пахло пылью, плесенью и горелыми фитилями. Из-за раскрытых дверей в глубине зала периодически раздавались звуки перетаскиваемой мебели, и иногда — грохот от падения чего-то тяжёлого, после чего слышалась отборная ругань. В алькове у дальней стены двое мужчин играли в гонт, ещё один примостился на кушетке и спал с открытым ртом. Ближе ко входу, за большим круглым столом, сидело ещё трое человек. Одна из них — девушка не старше двадцати лет, с вытянутым лицом и светлыми волосами, заплетёнными в длинную косу, — подняла взгляд, положила на блюдце перед собой наполовину очищенный апельсин и улыбнулась вошедшей в зал девушке в платье служанки.
— Ну что, Мия, с успехом?
Мия с нескрываемым наслаждением стянула с головы чепец, отчего её каштановые кудри в беспорядке рассыпались по плечам, подошла к столу и, откинув покрывавший корзинку платок, достала из неё увесистый округлый предмет — то ли целиком сделанный из золота, то ли позолоченный, — инкрустированный блестящими драгоценными камнями.
— Вполне. Ваган, — она кивнула сидевшему напротив мужчине средних лет с завитыми золотистыми волосами, уложенными в изящную прическу по последней моде, и одетому столь изысканно, что ему впору бы было прямо сейчас отбыть на приём в королевский дворец, — это ведь оно?
Ваган элегантным жестом, слегка оттопырив мизинец и прижав большой палец к ладони, протянул руку и подхватил из рук Мии предмет, затем нажал на едва заметную кнопку, и украшенная бриллиантами крышка откинулась. Под крышкой на расчерченной цифрами поверхности чуть подрагивала маленькая ромбовидная стрелочка.
— Весьма любопытная вещица. Ежели господин купец пожелает вернуть эту безделицу себе, ему придется оплатить нашу пошлину, от уплаты которой он, видимо, по глупости и недальновидности, решил отказаться, — Ваган захлопнул крышку и положил компас на стол перед собой. — Возможно даже, что и в двойном размере. Хорошая работа, Кудряшка.
Пожав плечами, Мия улыбнулась и подошла к стоящей в стенной нише статуэтке женщины с кошачьей маской на лице и разведёнными в стороны руками, вырезанной из дерева. На руках статуэтки висели цепочки, серьги, кольца и прочие драгоценные побрякушки, а у её ног лежала груда серебряных и медных монеток. Мия опустилась перед идолом на колени, платье её немного задралось, открыв вид на совсем не подобающие служанке из благородного дома чёрные кожаные сапоги, высокие голенища которых в нескольких местах перекрещивали тонкие ремешки с блестящими пряжками. Она расстегнула одну из пряжек, вытянула из потайного кармашка под ней тонкое золотое колечко, стянутое давеча на рынке у какой-то купцовой дочки, повесила его на руку богини Демитии и принялась молиться.
— Три бочки тюленьего, две бочки медвежьего и одна бочка гусиного жира, пятнадцать мешков муки, масло лампадное… — сидевшая рядом с Ваганом темноволосая женщина с жёстким, словно вырубленным из камня лицом, и тонкими губами, оторвалась от лежавшей перед ней пухлой амбарной книги, щёлкнула парой деревянных костяшек на счётах и вздохнула. — Ваган, это легче выбросить, чем хранить.
Тот ничего не ответил, лишь слегка взмахнул рукой, взял со стола пилочку с серебряной рукоятью и принялся полировать ногти. Светловолосая девушка дочистила апельсин, разделила его на дольки и положила на блюдце перед Ваганом. Из глубины зала раздался звук чьего-то падения и ругательства.
Закончив молитву, Мия поднялась, подошла к столу и потянулась за апельсиновой долькой, светловолосая девушка попыталась хлопнуть её по пальцам, но Мия успела отдёрнуть руку.
— Э, не тебе.
— Пусть берёт, Ида, она заслужила.
Схватив пару долек, Мия довольно ухмыльнулась и плюхнулась в стоящее за соседним столом кресло. Устроившись поудобней, закинула ноги на стол, отчего подол платья задрался совсем уж неподобающим образом, обнажив, правда, не розовые девичьи бёдра и не белое полотно нижних панталон, а тёмно-серую ткань бриджей, плотно облегавших её худые ноги.
— Я заслужила не только апельсин. Что насчёт серебра? — спросила она, медленно пережёвывая сочную мякоть.
Ваган отложил пилочку, полюбовался полученным результатом, сгибая и разгибая пальцы, и спросил:
— Кудряшка, ты в порту в последнее время ничего странного не заметила?
— Нет. Не было меня там, я мибийца выслеживала, а он три дня в порт не заявлялся.
— Ну конечно. Новостей тоже не слыхала? Может, что про указ градоначальника?
— К чему ты клонишь? — Мия обернулась к нему, вопросительно подняла бровь и слизнула с пальца капельку апельсинового сока, внутренне усмехнувшись той гримасе отвращения, которая исказила лицо Вагана после этого нехитрого действия. — Я слыхала, глашатай сегодня на площади опять грозил четвертованием, ну так не первый раз же.
— В этот раз всё серьёзней, Кудряшка. Господин Хаммаран-его-забери градоначальник решил всерьёз объявить гильдии войну. Он не просто очередным указом в очередной раз объявил нас вне закона. Он своим высочайшим указом ввёл в порт Портамерский кавалерийский полк.
— Лошади все причалы обосрали, — поддакнула ему Ида.
— Если бы дело было только в лошадином дерьме, — Ваган подцепил остриём маленького кинжала одну из апельсиновых долек и аккуратно положил в рот, внимательно следя за тем, чтобы ни капли сока не попало ни на его кружевные манжеты, ни на пышное жабо, заколотое брошью с крупным рубином. — Крысята второй день сидят по норам, кавалерия следит за порядком в порту столь пристально, что даже матросы справляют нужду исключительно в отхожих местах, а не там, где пожелают. Ещё немного — и купцы вправду решат, что могут не платить гильдии нашу пошлину.
— Двадцать пар женских панталон белого шёлку, отделаны лентами, кружевом и речным жемчугом, — снова забубнила темноволосая женщина, расправляя перед собой лист пергамента, — и зачем они нам нужны?
— Карсия, не до панталон сейчас, пусть лежат, — отмахнулся от неё Ваган.
Мия сильнее откинулась в кресле, растопыренными пальцами расчёсывая свои кудри и обдумывая услышанное. Да, молодой градоначальник, благородный господин Викантий, присланный в Портамер всего-то пару лун назад, за любое дело брался с небывалым рвением и усердием, да вот пользы никакой от того не было. Первой его гениальной идеей стало решение пополнить казну за счёт введения налога на использование городской канализации. В один день он выпустил указ и выставил рядом с каждым канализационным люком в Нижнем городе городскую стражу и злосчастную Портамерскую кавалерию, которые должны были неусыпно следить за тем, чтобы ни один ночной горшок не был опорожнён без должной за то оплаты. На что рассчитывал господин Викантий, до сих пор не было ясно, горожане, не будь дураками, платить не собирались, и через пару дней весь Нижний город уже утопал в текущих по улицам потоках нечистот, которые горожане выливали иногда и прямо из окон, и с балконов. Налог отменили лишь через несколько недель, когда на приём к господину градоначальнику выстроились почти все благородные господа Портамера. Конечно, жители Верхнего города, где к каждому особняку были подведены подземные трубы, плевать хотели на утопающий в отбросах Нижний город, но и они страдали от невозможности не зажимая носы надушенными платками посетить Портамерский театр, многочисленные лавки заморских купцов, да даже дома их неблагородных любовниц и любовников. А теперь вот, господин Викантий решил бросить вызов гильдии, и ничем хорошим это закончиться не могло, причём для градоначальника — в первую очередь.