— Ты… увидела то, что хотела?
— Нет, я… Не знаю, — справившись с нежелавшими говорить губами, ответила Мия.
— Помнишь, что видела последним?
— Да, приют. А потом… — её снова прошибло холодом так сильно, что от судороги скрипнула кровать, — ничего. Там… пустота, и ничего нет. Только холод.
Заметив, что Мию до сих пор колотит дрожью, Лаккия подошла к камину в углу комнаты и принялась раскладывать в очаге поленья.
— Но это так странно, Лаки! — продолжила Мия, кутаясь в одеяло. — Я не была маленькой, понимаешь? Мне было там… не знаю, лет шесть? Семь? Вряд ли младше. И другие дети вокруг… Они не были младенцами! Но как я не пыталась увидеть… Там была просто тьма. Ничто. Словно… словно…
Словно она родилась семилетней. Словно до этого ничего и не было, одно небытие. Мию снова затрясло, уже скорее от ужаса, а не от холода.
— Да, это странно, — как-то задумчиво произнесла Лаккия и тяжело вздохнула.
Мия повернулась на бок, обняла себя за плечи и принялась растирать их ладонями, чтобы быстрее согреться. Комната всё ещё покачивалась, словно то была корабельная каюта, а за её тонкими стенами бушевал сильнейший шторм. И впрямь как после похмелья. Лаккия тем временем подожгла от пламени свечи лучину, бросила её на лежавшие в камине поленья и нарушила затянувшееся молчание:
— Есть одно… Хотя нет, это маловероятно. — О чём ты?
— Его называют зельем забвения. Редкостная дрянь. Стоит его выпить, и все воспоминания, чувства, всё, что составляет человеческое естество, — начисто сотрется, будто ничего и не было. Правда, лучше всего оно действует на детей. Чем человек старше, тем больше вероятность вместе с памятью лишиться и рассудка. Ни один уважающий себя алхимик его варить не будет, да и Гильдия Алхимиков это строго запрещает. Вплоть до гильдийского суда, крупного денежного штрафа, а то и пожизненного лишения права на практику.
Разгоравшиеся дрова потрескивали, на них танцевали языки пламени. Лаккия взяла с каминной полки жестяной чайник и повесила его на крючок над огнём. От камина потянуло теплом, но Мию снова затрясло.
— Кому это могло понадобиться? — она шмыгнула носом и подтянула одеяло к подбородку, — Лаки, я ничего не понимаю…
Подруга только пожала плечами и ничего не ответила. Мия сглотнула. В горле запершило, а в глаза словно сыпанули песка. Горькая, тупая боль сжала грудь, словно когтистая лапа схватила её за сердце и раз за разом всё сильнее его стискивала. Мия никак не могла осознать происходящее. Пару дней назад она и подумать не могла, что её привычная жизнь окажется ложью. Что она рассыпется, как выстроенный ребятишками на пляже песчаный замок, когда его смывает приливом. И самое страшное, что эта тайна, скрывавшаяся в прошлом, словно спрятавшийся в мрачной пещере зверь, так и останется тайной. Но теперь каждую ночь будет терзать её сердце. Глаза предательски защипало, и Мия не смогла сдержать жалостного всхлипа.
— И что, ничего нельзя с этим сделать? Я никогда не узнаю, кто… А если… Не знаю, может, я, — она горько усмехнулась, — какая-нибудь наследная принцесса, которую похитили злодеятели? И вместо того, чтобы восседать на троне и рядиться в шелка, буду вынуждена до конца дней…
— Ну ты, дорогуша, замахнулась, — рассмеялась Лаккия, подошла к Мие и ласково погладила её по лбу, — принцесса ты моя недоделанная. Давай-ка я тебе чаю сделаю, чтобы изнутри тоже согрелась.
Мия натужно улыбнулась и кивнула, Лаккия насыпала в глиняную кружку каких-то трав и плеснула туда как раз закипевшую воду. Комнату наполнил запах чабреца, шалфея и мяты. Мия приподнялась на кровати, положила под спину подушку и приняла из рук подсевшей на кровать подруги кружку.
— Кое-что всё-таки можно сделать, — словно бы тщательно подбирая слова, сказала Лаккия, — алхимия здесь бессильна, а вот магия… Знаю я, что некоторые чародеи умеют делать такие зеркала, в которых своё прошлое увидеть можно.
— Я только про зеркала желаний слышала.
— Нет, то другое. Вроде бы, те зеркала из человека могут любой момент его жизни вытянуть, вплоть до самого рождения. Правда, мой университетский приятель-чародей рассказывал, что больше всего их заказывают богатенькие старцы, желающие на исходе лет раз за разом переживать самые волнующие приключения юности. Если что тебе и поможет, так только такое зеркальце.
Мия осторожно подула на горячий чай и сделала маленький глоток. Нёбо слегка обожгло, зато неприятный привкус во рту наконец-то пропал. При упоминании о чародеях она скривилась, словно разжевала лимонную дольку. Вот уж точно с кем она никогда больше не хотела иметь никаких дел, так это поганые колдуны. Мия непроизвольно потянулась к груди, нащупала под корсажем амулет и сжала его. Но всё-таки, если только магия может ей помочь… Желание узнать, что скрывалось в её прошлом, разогнать тьму в этой пещере и взглянуть в глаза притаившемуся там хищнику, становилось всё сильнее, разрасталось подобно лесному пожару.
— Может, обратиться к твоей Саффи? — спросила она и сделала ещё один глоток. Пальцами она поглаживала острые грани бронзовой оплётки амулета. Её это безотчётно успокаивало.
— Нет, Саффи не умеет. Ворон рассказывал, что это очень трудоёмкая магия и мало кто из чародеев ею владеет. Дай-ка подумать… Кажется, мэтр Яррендиль умеет, но он ещё в мою бытность в Мидделее был со странностями, и не думаю, что время пошло на пользу его рассудку. Ещё эта… Как её… Не помню, но я, если честно, не уверена, что она жива, ей наверно уже лет сто, если не больше.
Мия мелкими глотками пила чай, от которого по телу разливалось приятное тепло, и слушала, как подруга вспоминает то одного чародея, то другого. С каждым произнесённым именем её порыв всё больше угасал. Кажется, ни один из ныне живущих чародеев, из тех, кто не погрузился в старческое слабоумие и не уехал из Тарсии в поисках лучшей доли, эти клятые зеркала делать не умел! Тут Лаккия вдруг хлопнула себя по лбу и весело рассмеялась:
— Мими, вот я дура! Так Ворон же может! Он мне сам рассказывал. Я ему напишу, он, кстати, пару лет как поближе к Портамеру перебрался. Правда, мы с университета почти и не общались… Но поверь, он мне не откажет.
— Что за Ворон?
— Так приятель мой университетский, я тебе разве о нём не рассказывала? Гиллеар его зовут, мы вместе… Ты в порядке? Поперхнулась, что ли?
— Не в то горло попало… — пытаясь откашляться, просипела Мия.
Расплескавшийся чай намочил одеяло, и Мия отставила кружку на прикроватный столик, чтобы ещё больше не облиться. Руки её дрожали. Она уставилась на подругу, не в силах поверить в то, что только что услышала. Лаки что, и впрямь знает эту тварь? Более того, они ещё и друзья? Пожалуй, земля ушла бы у неё из-под ног, если бы только Мия не сидела на кровати.
— Так вот, мы все вместе учились, я, Саффи, Гиллеар и его невеста…
— Невеста? — почти выкрикнула Мия и закашлялась ещё сильнее.
Ей показалось, что глаза её сейчас из орбит вылезут. Невеста? Серьёзно, то есть этот урод ещё и женат? И трахал её на супружеском ложе? Чай настойчиво попросился обратно, и Мия еле смогла сдержать рвотные позывы.
— Да, подруга Саффи. Её звали… — Лаккия задумалась, нахмурила брови, а потом растерянно улыбнулась, — знаешь, а я и не помню уже. Кажется, Мелисса или как-то так. Мы звали её просто Мэл. Она… умерла, я, правда, так и не поняла, что тогда случилось. Я же в университете всего год училась и то только вольнослушательницей была. А потом в Лорнар уехала на стажировку к другу отца, а они остались продолжать учёбу. Тогда-то и… Саффи мне никогда не рассказывала, что именно произошло.
— Так он её и убил, — злобно сказала Мия, — ещё и имячко какое поганое, в самый раз для душегуба.
— Кто, Ворон-то? Я тебя умоляю, Мими. Да, он смурной вечно был и угрюмый, и выглядел всегда так, словно у нас у всех свадьба, а у него одного похороны. Но при мне и мухи не обидел.
Да, мухи может не обидел, а её вот смог… Да и понятно, какие там мухи в этом Мидделее вокруг него вились, все сплошь чародейки да благородные девицы. Куда уж ей до них, уличной девке из порта, у которой за душой пара портков да долг перед Гильдией в три сотни золотых, её-то можно насиловать, она не… Ядовитая горечь обиды разлилась по венам, а на глаза выступили слёзы. Мия вцепилась в амулет так сильно, что его бронзовая оправа до боли впилась в ладонь. Хотелось перебить Лаки, всё щебетавшую о чудесных годах учёбы, хотелось выкрикнуть, что никакой он не Ворон, а самый настоящий мудак и заслуживает только того, чтобы ему голову и ещё какие части тела оторвали.