Мия не успела придумать, на что она хотела посмотреть, когда одна из деревянных дверей с протяжным скрипом открылась и во дворик вышла женщина с плотно напудренным лицом и в ярко-красном платье с крупными, аляпистыми розами на лифе. Её тёмные волосы с проседью, аккуратно забранные в пучок на затылке, стягивала сетчатая шапочка, а в руках женщина сжимала высокий парик, украшенный цветами и крупными жемчужинами. Часто и коротко дыша, она опёрлась рукой о стену, раскрыла зажатый в руке веер и начала им обмахиваться.
— Душенька, что ты здесь делаешь? Заблудилась? — голос женщины оказался приятным и глубоким, похожим на густой тягучий мёд.
— Простите, любезная госпожа, — Мия сцепила пальцы перед собой и опустила взгляд, словно высматривая что-то на земле под ногами. — Я… я просто…
— Я не твоя госпожа, душенька. Да и вовсе не госпожа. Ты, верно, хотела полюбоваться театром?
Мия нервно поджала губы, стиснула пальцами оборку фартука и затараторила быстро, глотая слова и запинаясь. Говоря путано и постоянно перескакивая с одного на другое, она принялась рассказывать актрисе, и как сильно она была влюблена в театр, и как она восхищалась актёрами, и как полгода, отказывая себе во всем, копила серебро со своего скромного жалования, чтобы купить билет на галёрке и хоть одним глазком увидеть представление. Говоря о том, как, лёжа на узкой кровати в своей каморке под лестницей, она ночами грезит сценой, Мия внутренне усмехнулась — пусть, и не на сцене, но играть такие вот роли ей было не впервой.
— Хорошо-хорошо, душенька. — перебила её актриса, коротким жестом указала себе за спину. — Будь так добра, помоги мне. Эта девица-костюмерша так сильно затянула корсет, что едва ли не сознание теряю.
Как и положено любой расторопной и угодливой служанке, Мия тотчас подскочила к актрисе, развязала тугой узел на её спине и ослабила тесьму, отчего актриса застонала с нескрываемым облегчением. Развернувшись, она одарила Мию тёплой ласковой улыбкой, отчего на её лице под слоем белой пудры явственно проступили морщины, и слегка поправила ожерелье, обрамлявшее длинную, но уже несколько дряблую шею. От этого движения камни на ожерелье сверкнули, переливаясь всеми оттенками радуги.
— Благодарю, душенька. Скажи, как тебя зовут?
— Малка, любезная г… Простите. — Мия прикусила губу и снова опустила взгляд.
— Не нужно так робеть передо мной, девочка, я не благороднее тебя, — актриса потрепала её по щеке, а затем взяла за руку. — Пойдем, покажу тебе мир за кулисами, раз уж ты так об этом мечтаешь.
Внутри театр оказался сущим лабиринтом из петлявших узких коридоров со множеством дверей. По обе стороны вверх уходили винтовые и приставные лестницы, а под ногами тут и там зияли чернотой открытые люки, ведущие будто напрямик в подземный мир. Актриса быстро шла вперед, лавируя между снующими туда-сюда работниками, девицами в одних нижних одеждах, женщинами с тюками тряпья в руках, и иногда оглядывалась, видимо, беспокоясь, что служаночка засмотрится на что-нибудь и отстанет. Оборачиваясь, она каждый раз указывала рукой то в одну, то в другую сторону, говорила, что вот там — мужская гримерная, там — костюмерная, а там — склад реквизита, и сыпала прочими не всегда понятными словами. Мия же крутила головой и старалась запомнить не только путь, по которому они шли, но и любую мелочь, лицо каждого встреченного человека, надписи на каждой двери и фасоны всех платьев, вывешенных на жутковатого вида крюках в одной из комнатёнок. Мало ли что может пригодиться. Быть внимательным, подмечать каждую мелочь и запоминать всё увиденное было одним из первых умений, которому учили всех, попавших в Гильдию.
Завернув за угол, актриса поднялась на помост, заставленный пугающего вида механизмами и странными конструкциями, и поманила Мию к себе, указывая рукой куда-то за высокую деревянную загородку.
Загородка эта, расписанная пейзажем из мрачных гор и стоявшего на их фоне жутковатого замка, оказалась задником, на фоне которого хорошенькая девушка в скромном белом платье с длинными волосами, похожими на жидкое, струящееся по спине золото, говорила что-то о злокозненной судьбе и бессмысленности жизни без возлюбленного. Её то и дело перебивал низкий, громоподобный мужской голос, требовавший от девушки говорить громче, сделать лицо печальней, смотреть на главную ложу, а не себе под ноги, и подобное. Требования эти то и дело перемежались грязной руганью и обещаниями оттаскать девушку за лохмы и вытолкать из театра взашей.
— Сильва юна и весьма красива, но таланта в ней — ни капли, — склонившись к самому уху Мии, прошептала актриса. — Режиссёр держит её лишь ради прелестного личика.
— Это она в недавней постановке играла Розалию?
— Да. Отвратительно играла. Да и постановка не особо удачна, спектакль пусть и не провалился, но, душенька, оваций не сорвал. Что ж, совсем скоро мы начнем репетиции «Жестокости Мавы», и, поверь мне, премьера его станет моим триумфом. Сыграть королеву далеко не каждой под силу, а Сильве роль замученной горничной подойдет в самый раз. Ты же знаешь о королеве Маве?
Мия несколько смущённо улыбнулась актрисе и коротко кивнула головой. Особым образованием она похвастаться не могла, хоть и была обучена грамоте, счету и письму и, кроме родного тарсийского, свободно говорила на серенгарском, калантийском и баау, языке королевства Орен, северного соседа Тарсии. Но легенды о кровавой картийской королеве Маве знали, пожалуй, даже безграмотные. Правила она, кажется, еще до Единения и прославилась тем, что любила самолично пытать изменников, для поддержания своей красоты принимала ванны из крови девственниц и, ко всему ещё, сгубила трёх королей-консортов.
— Ох, душенька, — актриса лукаво подмигнула Мие, схватила её за предплечье и слегка сжала его, — знавала я времена, когда за постановку этой пьесы можно было и головы лишиться. Не теперь, конечно, не при правлении славного короля Огиделия III.
О, несомненно. Когда-то, более ста лет назад, великий король Оромундус II объединил Тарсию и Карт, взяв в жёны юную картийскую принцессу Дарру, и, когда королевством правили их наследники, подобная постановка вполне могла быть расценена как оскорбление короны. Но двадцать лет назад, после трагической гибели наследного принца Одариона, картийская монархическая ветвь прервалась, и корона перешла потомку короля Оромундуса от второго брака.
— Молодому господину градоначальнику, должно быть, понравится эта пьеса?
— Несомненно, душенька, — актриса улыбнулась и потянула её за рукав платья. — Пойдем, на глаза режиссёру тебе лучше не попадаться.
Пройдя ещё череду узких коридоров и крутых поворотов, актриса отперла висевшим на поясе ключом дверь, искусно расписанную цветочными узорами, и подтолкнула Мию в полутьму гримёрки, освещённую несколькими свечами в настенных канделябрах.
— Ох… здесь так… — Мия восхищенно осматривала богато, но несколько небрежно обставленную комнату.
Она переводила взгляд с изящного туалетного столика под зеркалом в золочёной раме на обитый алым бархатом диванчик, на котором раскинулось какое-то воздушно-прозрачное одеяние, а с него — на расписанную цветами и птицами ширму, рядом с которой, вызывая неуютную тревогу своим сходством с обезглавленными телами, стояли три манекена, наряженные в роскошные платья, два из которых, правда, ещё были утыканы булавками и явно не дошиты. На деревянных болванках, рядом с платьями, красовались парики и шляпки с цветами и перьями.
— Здесь так много цветов.
Цветов действительно было много. Повсюду: и на столике, и на нескольких тумбочках, и даже на полу стояли вазы и простые просмолённые деревянные вёдра с цветами. Часть уже увяла и подсыхала, другие же — ещё вовсю цвели, и их сладкий аромат, смешиваясь с запахами пудры и духов, становился тяжёлым, дурманящим; он окутывал почти ощутимым на коже туманом, но не мог скрыть едва различимый кисловатый запах пота.
— Да. Мой… мои поклонники знают, как сильно я люблю свежие цветы, — актриса, приподняв пышные юбки, уселась на низкий пуфик перед зеркалом и принялась освежать грим, обильно припудривая лицо похожей на лёгкое облачко пуховкой, потом, вернув коробочку с пудрой на столик, она обернулась к Мие и с какой-то внезапной горечью в голосе продолжила: — Я столько лет отдала этому театру! Я столь многим жертвовала, я… я заслужила это, причём уже давно!