Но и это не остановило похитителя. Он, хоть и охнул от боли и грязно выругался, весьма быстро избавился от этой хватки, хорошенько встряхнув Мию, как нашкодившего щенка, а потом развернул и притиснул спиной к какой-то каменной стене. Руки оказались над головой, чьи-то пальцы впивались в запястья и вжимали их в стену, а ноги не касались земли. Мия пыталась дёргаться, но смысла в том никакого уже не было. А ещё она пыталась сообразить, откуда на площади, где её схватили, взялась эта клятая стена? И почему похититель, голос которого едва-едва пробивался сквозь оглушающий шум в ушах, просил её прийти в себя и успокоиться?
Кровавая пелена перед глазами рассеивалась. Очень медленно, но Мия всё-таки начала осознавать, где именно она находится, и с огромным трудом начала отделять то, что видела в зеркале от того, что происходило прямо сейчас.
Не было никакой площади и грязной мостовой под ногами. Была лишь округлая комната на вершине башни, и отблески свечей танцевали на тёмных каменных плитах. И на том, кто держал её и что-то говорил, была отнюдь не голубая ряса, и капли крови из его прокушенной ладони стекали по её руке.
Вот дерьмо.
Глава XII. Пред зеркалом воспоминаний. Часть VII
Кое-как Мия разлепила спёкшиеся губы и прохрипела:
— Пусти.
— Чтобы ты продолжила крушить лабораторию? Или, упаси Владыка, сама покалечилась?
Да, это чародей прижимал её к стене всем своим телом — крепко, но достаточно осторожно для того, чтобы не причинить боли. Волосы его растрепались, и он тяжело дышал. Одной рукой сцепил запястья Мии над головой — и судя по кровоподтёку на его скуле, делал это не зря. Держал он её достаточно высоко, так, что лица их оказались на одном уровне, и у Мии не было никаких шансов даже носочками дотянуться до пола. Да и отстраниться от него при всём желании никак бы не вышло. Разъярённым он, к счастью, не казался — хоть причины у него и были, — скорее, выглядел обеспокоенным или даже растерянным. И что-то ещё проскальзывало в его взгляде, отчего странно щемило в груди.
И тут на неё с опозданием обрушилось осознание того, что она видела в зеркале.
У неё была семья. Был дом. Была любящая мать, добрый отец, старшие сестры, которые о ней заботились, и младшая сестрёнка, о которой должна была заботиться Мия. А потом у неё всё отняли.
Воздух в комнате внезапно закончился. Мия пыталась сделать вдох, но ничего не получалось. Она открывала рот, как выброшенная на берег рыба, но из горла вырывались лишь булькающие хрипы. Она захлёбывалась — болью, слезами, криком. В ней словно разверзлась дыра из непроглядно-чёрной тьмы — и теперь всё её тело обрушивалось в эту дыру. Боль оказалась почти физической, и Мия вновь попробовала вырваться.
Правда, чародей её не отпустил и ни капли не ослабил хватку, казалось, даже наоборот, ещё сильнее прижал её к себе, так, что едва ли не хрустнули рёбра. Так сильно, что Мия чувствовала биение его сердца. Хотя рук её он не отпустил и так и продолжал держать их над головой — наверно, всё ещё беспокоился за целостность своего лица. А ещё размеренным голосом шептал ей на ухо:
— Тише, тише, моя хорошая, тише. Это шок. Просто дыши. Дыши. Всё уже закончилось. Всё очень давно закончилось.
Если бы это было так просто. Горло сдавило так, как, наверно, сдавливает петля на виселице. Мышцы сами собой сокращались, тело подёргивало, словно в предсмертных судорогах, и она понадеялась, что действительно сейчас умрёт.
Лучше бы её и впрямь повесили. Давно, много лет назад, поймали бы вместе с Тилль и повесили на рыночной площади. Тогда бы она не знала. И не чувствовала этой разрывающей боли и пустоты внутри. Ей очень хотелось, чтобы всё закончилось. Ей очень хотелось прямо сейчас умереть. Но не получалось.
Конечно, ей не стало легче. Но тело, отделившись от агонизирующего сознания, как-то само справилось. Даже дыхание выровнялось, и сердце перестало колотиться так, словно вот-вот и выскочит из груди. Может, ей помогло ритмичное, глубокое дыхание Гиллеара и гулкий стук его сердца, словно отдающийся у неё в костях. Волей-неволей Мия начала дышать в такт с ним — глубже, медленнее, спокойней. Она даже положила голову ему на плечо и уткнулась носом в шею, наслаждаясь шедшим от его кожи запахом. Странным, но приятным — не то смола, не то горящая древесина и ещё какие-то пряности.
Наслаждаясь? Ну, может быть.
— Как… Как мне с этим жить? — слова давались с трудом, пересохшие губы, казалось, трескались от каждого движения, и язык едва шевелился. — Гиллеар, скажи… Что мне делать-то теперь?
— Во-первых, перестать драться и громить лабораторию, моя армиллярная сфера тебе вообще ничего плохого не сделала. — голос его был тихим, словно бархатистым, а тёплое дыхание щекотало шею и запутывалось в волосах. — Сейчас просто постарайся ни о чём не думать и расслабиться. Потом мы обязательно со всем разберёмся.
Легко сказать — не думай. Как можно не думать о том, что её выкрали, похитили, лишили всего, а потом продали в Гильдию как овцу! Да как можно такое… Перед ней вновь как наяву встали образы тех уродов в лазурных рясах. Такие яркие, словно их выжгли на веках, и теперь она до конца жизни будет видеть эти мерзкие рожи. В глаза словно навтыкали раскалённых иголок, и тело вновь затрясло судорогами. Хотелось сейчас же вырваться, бежать, найти этих тварей и разорвать их голыми руками, поймать и бить, бить, бить, пока их черепа не расколются и головы не превратятся в кровавое месиво.
— Отпусти! — срываясь на какой-то визг, выкрикнула Мия и задёргалась, тщетно пытаясь вывернуться.
— Ну что ты. Пока не успокоишься, никуда я тебя не отпущу.
Если бы руки у неё были свободны, она бы его ударила. Нет, правда. Как она могла успокоиться? Как она могла унять эту раздирающую изнутри боль? Как будто чья-то невидимая ледяная рука по одному выламывала ребра, вырывала их из тела, потрошила живот, разматывая кишки и раскидывая их вокруг. Глаза жгло невыносимо, но слёзы так и не приходили — кажется, она уже все выплакала до этого. Если бы она только знала, что слёзы ей ещё пригодятся… А теперь ей никак не избыть эту боль, ничем её не перебить, никак…
— Тогда трахни.
Он сразу же чуть отстранился и посмотрел ей прямо в глаза. Во взгляде сквозило нескрываемое удивление. Непроизвольно Мия отметила, что никогда так близко не видела его лица — да и вовсе старалась на него лишний раз не смотреть. А сейчас могла разглядеть все, даже мельчайшие детали — и пульсирующую на виске венку, и почти острые линии скул и челюсти, и чёрные точки едва проклюнувшейся щетины вокруг рта и на подбородке, и слишком крупный и какой-то грубоватый, словно неаккуратно вырубленный из камня нос. И только сейчас поняла, что глаза у него всё-таки не чёрные, а тёмно-серые, цвета переполненных дождём грозовых туч.
— Ласточка, это не то, что тебе сейчас нужно, — наконец проговорил он, и его голос показался чуть более хриплым, чем обычно.
— Откуда тебе знать, что мне нужно, а что — нет? — с вызовом в голосе ответила Мия.
Правда, сама она тоже вряд ли знала. Да и не то, чтобы действительно хотела. Тем более сейчас. И тем более с ним. Она просто хотела почувствовать хоть что-то, кроме гудящей внутри пустоты. Если не унять грызущую сознание боль, то хоть как-то её перебить. Понимал ли это Гиллеар, она не знала, да её это и не интересовало. Как и не знала, откажет ли он ей. И если откажет, сможет ли она как-то… повлиять на него. Мия уже хотела что-то сказать, возможно, что-то ещё более дерзкое или даже оскорбительное, когда он как-то мягко, едва заметно улыбнулся, невесомо поцеловал её в висок и шёпотом спросил:
— Стрелять потом не будешь?
— Нет.
— А кусаться?
Мия только чуть мотнула головой и даже попробовала улыбнуться в ответ. Наверно, у неё это плохо получилось. Гиллеар слегка ослабил хватку, отпустил её запястья и тут же подхватил под бёдра, приподнимая чуть выше. Потом осмотрелся по сторонам и усадил её на стоящий рядом узкий комод, предварительно смахнув с него какие-то предметы, с грохотом раскатившиеся по полу. Кажется, что-то даже разбилось, но никто не обратил на это внимание. Их лица снова оказались на одном уровне, но теперь под Мией была хоть какая-то опора.