В ухо гудит голос Рона. Я совсем забыл, что все еще прижимаю трубку к уху.
– Я позвоню тебе, когда откроют дороги, ладно, чувак?
– Да, хорошо. Спасибо.
Я вешаю трубку и делаю еще глоток водки.
Когда кофе готов, я ставлю на поднос «Бейлис», кофейник и чашки и зажимаю под мышкой аптечку первой помощи. Элен устроилась на кожаном диване, укрывшись пледом и положив левую ногу на подлокотник. Она повесила куртку, шапку, перчатки, ботинки и носки сушиться на карниз перед камином и не слышит, как я подхожу. Я могу ее рассмотреть. Волосы каскадом падают на милое лицо с мягкими чертами. Отстраненное и задумчивое выражение: ее мысли витают где-то далеко. Нежный изгиб губ – так и хочется прикоснуться к ним своими.
Прекрати.
Я откашливаюсь, чтобы разрушить чары. Элен поднимает голову.
– Напитки, – говорю я, ставя поднос на кофейный столик.
С короткими предложениями меньше рискуешь ошибиться.
Она садится и морщится.
– Лодыжку потянула? – спрашиваю я.
– Похоже.
Вопреки здравому смыслу, я сажусь на кофейный столик напротив нее.
– Положи сюда ногу. Дай посмотрю.
Элен повинуется не сразу. Я определенно сбил ее с толку своими перепадами настроения.
Лучше бы ее оттолкнуть, но нельзя же отказать человеку в медицинской помощи.
Она кладет ногу не на кофейный столик, а мне на колено.
Я невольно отшатываюсь. Не потому, что не хочу к ней прикасаться, а потому что не должен.
Элен неправильно истолковывает мою реакцию.
– О боже, моя нога плохо пахнет?
Она немедленно убирает ногу.
– Ты прекрасно пахнешь, – хрипло говорю я, поднимаю ее ногу и возвращаю ступню себе на колено; однако стараюсь прикасаться только к джинсам, а не к голой коже. Так не считается. – Можешь пошевелить ступней?
Она пробует сделать вращательное движение и морщится.
– Больно.
– Где болит, кость или мышцы?
– Наверное, мышцы. Трудно сказать.
Я осторожно сжимаю ее лодыжку.
Как только кончики пальцев касаются ее ноги, меня обдает жаром. Я внезапно пьянею от ощущения солнечного света, хотя сейчас вечер.
Отпустить? Не могу. Не хочу.
Я убеждаю себя, что должен перевязать ей лодыжку. При растяжении нужна тугая повязка, а она не сможет обратиться к врачу, пока дороги не расчистят.
Ошеломленный ее близостью, я негнущимися пальцами накладываю тугую повязку. Сердце буквально выскакивает из груди.
Надо вновь установить дистанцию. Не только физическую, но и эмоциональную. Я опускаю ее ногу на кофейный столик и почти бегом направляюсь к креслу на другом конце гостиной.
– Спасибо за заботу, – говорит Элен.
– Это в моих интересах, – холодно произношу я. – Сама будешь себе прислуживать, раз уж застряла.
Она съеживается, однако быстро приходит в себя и спрашивает:
– Что ты имеешь в виду?
– О, забыл сказать. Эвакуатор не приедет, потому что дороги перекрыты из-за надвигающейся снежной бури. Ты здесь надолго.
Сейчас она нахмурится и выложит все, что обо мне думает. Вполне нормальная реакция.
Элен наливает себе в кофе изрядную порцию ликера и говорит:
– Отлично. Тогда у тебя есть время объяснить, почему со мной ты ведешь себя как засранец, а для всех остальных ты практически святой.
Оксфорд, Англия, 1839 год
Я Чарльз Монтегю, двадцать пять лет работаю натуралистом – путешествую по миру, собирая образцы растений и изучая животных. В отдаленных местах, конечно, попадаются и люди, но флора и фауна мне гораздо интереснее. Поэтому меня считают эксцентричным; как выразился председатель Королевского общества, я – «единственный человек в мировой истории, который предпочитает женщинам компанию цветочных пестиков».
Зато мою целеустремленность замечают не только коллеги из Королевского общества, но и королева Виктория.
Ее Величество присваивает мне звание рыцаря-командора и награждает орденом Бани за огромный вклад в развитие ботаники, я получаю титул сэра. Это исключительное достижение, которым горжусь даже я, хотя каких только занятий я не перепробовал за свои жизни.
Однако по прошествии лет я начинаю подумывать, что пора повесить шляпу исследователя. Мой друг и коллега-ученый Ричард Бэнкс, скрипя суставами, медленно усаживается в кожаное кресло перед камином – сказываются десятилетия, когда он ползал в кустах и траве, чтобы исследовать корневую систему растений, да и сырость моего дома в Оксфорде противопоказана старым костям. Он укрывает ноги пледом.