Меня охватывает тоска, в груди собирается тяжесть, как вода перед готовой прорваться плотиной. Элен надо отпустить. Однако мне начинает казаться, что не существует такого понятия, как свободная воля, по крайней мере когда дело касается нас с Джульеттой. Сопротивление бесполезно. Мы не в силах перехитрить судьбу.
Я наклоняюсь и целую Элен, чувствуя на губах вкус медового вина. В каждой жилочке вспыхивает огонь. Когда ударная волна нашего первого в этой жизни поцелуя достигает Элен, у нее перехватывает дыхание.
– О господи, – шепчет она. – И всегда так?
– Всегда, – киваю я.
И это правда – не важно, где и в каком веке.
Элен
Я вновь целую Себастьена, и между нами пробегает электрический разряд. По негласному уговору мы заставляем себя сдерживаться, все происходит как в замедленной съемке.
Бархат желанных губ. Сладость вина на языке. Шелковистые волосы на раскрасневшихся щеках. Остановись, мгновенье…
Мысли, которые я заталкивала подальше, в глубину сознания, вдруг стремительно вырываются из плена, и я начинаю гадать, что будет, если я действительно Джульетта.
Я отшатываюсь от Себастьена.
– Нет… нельзя!
– Элен, пожалуйста…
Слезы, закипающие в глазах, прорываются наружу, когда я вижу обиду, написанную у него на лице.
– Если мы попробуем… – начинает он.
Я обрываю его, яростно тряся головой.
– Нет. Пойми, я действительно хочу того, что было у Ромео и Джульетты. У Симао с Инес, у Феликса с Кларой, у Нолана с Мэри Джо. С тех пор как я училась в школе и придумала своего Ромео, я хотела одного – чтобы меня любили такой, какая я есть. Но я…
Слезы текут быстрее – уже не от грусти, а от страха.
– Себастьен, я не хочу… у-умирать, – выдыхаю я.
Он закрывает глаза на долгий, горестный миг, все его тело содрогается, словно он пытается сдержать нахлынувшие эмоции. Когда он вновь открывает глаза, их голубизна как будто выцвела до серого.
Он молчит. Не пытается меня переубедить. Просто берет за руку и тихо произносит:
– Хорошо.
Элен
Я так измучена – эмоционально и физически, – что моя нога не выдерживает. Себастьен берет меня на руки и несет в гостевую спальню. Там осторожно укладывает меня на кровать и заботливо подтыкает одеяло.
– Прости, – говорю я.
Он качает головой и храбро улыбается.
– Отдыхай. Увидимся, когда проснешься, если захочешь.
Он беззвучно удаляется. Удивительно, что мужчина такой комплекции ступает так легко.
Мой мозг наконец проигрывает битву с усталостью. Мысли рассеиваются, я немедленно отключаюсь и сплю до полудня.
Просыпаюсь я с красными и опухшими глазами, как будто прошлым вечером меня отхлестали по лицу. Образно говоря, так и есть. Я несколько часов пробиралась сквозь столетия с несчастным Ромео, одновременно вживаясь в роль Джульетты, приговоренной к смерти.
У меня все болит – после аварии и от того, что просидела полночи, скорчившись на полу библиотеки. И вообще… от жизни. Попробую принять душ.
Под горячей водой мышцы постепенно расслабляются. Я провожу в душе целых полчаса – чтобы снять напряжение и не думать о том, что будет дальше. Заставив себя выйти, я обхожу кучу заляпанной слезами и соплями одежды на полу, надеваю папины часы и заворачиваюсь в халат, висящий на двери.
Затем съедаю три порции хрустиков с корицей.
Метель за окном утихла, но, судя по сугробам высотой в шесть футов, я в ближайшее время никуда отсюда не уйду. Снегоуборочные машины доберутся в такую глушь дня через два, не раньше.
То есть я застряла в доме с мужчиной, который мог бы стать моей второй половинкой, у его поцелуев вкус воспоминаний и меда, и он причина моей смерти.
Мозг начинает листать список ужасных смертей Джульетт: зарезана, утонула, раздавлена винными бочками, погибла под копытами лошади, убита на войне (не единожды), сожжена на костре, скончалась от обезвоживания в пустыне, умерла от туберкулеза, от кровоизлияния в мозг… Грудь сдавливает, я с трудом удерживаюсь от рыданий.
– Не плачь, – решительно говорю я себе. – Ты больше не будешь целоваться с Себастьеном, не станешь следующей жертвой проклятия и не умрешь!
Циферблат отцовских часов поблескивает в свете кухонной лампы, и на мгновение я чувствую себя слабачкой. Папа заболел совсем молодым и не впадал из-за этого в истерику. Он храбрился, всегда подчеркивал, какая у него замечательная жизнь, улыбался нам с Кэти, обнимал и целовал маму.