Все это время меня преследует осознание, что наше счастье эфемерно. Почему я не могу быть счастлив, почему мы с Элен не можем любить друг друга, забыв обо всем? Я прижимаюсь к ней еще теснее, словно каким-то образом навсегда соединяю наши души.
Вскоре она засыпает; я чувствую, как поднимается и опускается ее грудь. Стук ее сердца сливается с далеким шумом моря, разбивающегося о берег Французской Ривьеры. Сердце нашего ребенка бьется в том же ритме, и я подстраиваюсь к их дыханию.
Наверное, так лучше – жить настоящим, стараясь сохранить каждое мгновение, словно собранные на линии прибоя ракушки.
«С тех пор они жили долго и счастливо», – говорю я, примеряя эти слова к нам.
Бесполезно: сколько ни повторяй, ложь не станет правдой.
Элен
Чем больше денег, тем шикарнее вечеринки, и я нигде еще не видела такой роскоши, как в Каннах. В один прекрасный вечер музыку на пляже обеспечивает самый крутой диджей Франции. В другой раз власти перекрывают дорогу на протяжении десяти кварталов, и шеф-повара с мишленовскими звездами устанавливают киоски и готовят самую вкусную в мире уличную еду.
В светлое время мы смотрим фильмы на кинофестивале (Себастьен ухитрился раздобыть пропуска, хотя у нас нет удостоверений прессы), наблюдаем за уличными музыкантами, многие из которых талантливее профессионалов, и находим новых друзей. Себастьен сближается с Ирикефе Олува, ресторанным магнатом, приехавшим в город на фестиваль; у них с Ирикефе общие гастрономические взгляды. Я знакомлюсь с туристами из Австралии, преподавателями японской школы искусств и игроками в регби из Уэльса, которые приехали жариться на пляжах топлес при свете дня и зажигать на вечеринках ночи напролет.
Сегодня вечером Ирикефе пригласил нас на праздник в свое «скромное кафе», которое на самом деле расположено среди великолепного сада, и забронировать столик в нем труднее, чем в самом фешенебельном ресторане Франции. Ходят слухи, что всемирно известные актеры готовы отменить свои мероприятия ради ужина у Ирикефе.
– Как я выгляжу? – спрашиваю я у Себастьена, вертясь перед зеркалом.
Расшитое стразами платье в пол переливается при каждом движении, а в волосах мерцают хрустальные цветочки.
Он застегивает смокинг, любуясь мной.
– Королева.
– Королева фей? Или королева дискотеки?
– Определенно первое, – смеется Себастьен.
– Хорошо. А ты, – говорю я и поправляю синий шелковый квадратик в кармане его пиджака, – вылитый Джеймс Бонд.
Когда мы приходим в ресторан, среди топиариев выступает европейская поп-группа, и несколько десятков человек танцуют под цветочными гирляндами. Официанты разносят закуски на серебряных подносах, а в дальнем конце сада установлены столы для рулетки и покера.
Ирикефе пробирается к нам сквозь толпу. На нем безупречно сшитый фиолетовый костюм.
– Себастьен! Кто бы мог подумать, что простой рыбак может выглядеть таким франтом?
Затем он поворачивается ко мне и говорит:
– Элен, мне придется выгнать тебя из кафе. Ты так прекрасна, что на меня никто не обращает внимания.
– Ты мне льстишь, Ирикефе.
Я целую его в обе щеки, как меня научили в Каннах.
Ирикефе ведет нас к бару и заказывает безалкогольные коктейли. Пару минут спустя он замечает новых гостей.
– Ах, извините, я должен поздороваться с Пенелопой и Хавьером.
– С Пенелопой Крус и Хавьером Бардемом?
Я резко поворачиваю голову, рискуя сломать шею. Это действительно знаменитые испанские актеры.
– С кем? – спрашивает Себастьен.
– Ты не знаешь Пенелопу Крус и Хавьера Бардема?
Себастьен пожимает плечами.
Группа заканчивает песню и начинает другую, чуть медленнее, но все еще в довольно оживленном поп-ритме. Себастьен переключает внимание с кинозвезд на небесные светила, и его лицо принимает ностальгическое выражение.
Я кладу руку ему на плечо.
– У нас что-то связано с этой песней?
Он кивает и дарит мне задумчивую, чуть грустную улыбку.
– «Щека к щеке» Ирвинга Берлина. Однажды мы танцевали под нее в Гонолулу. Только это другая версия.
– Давай все равно потанцуем, – прошу я, взяв его под руку.
Себастьен не двигается с места.
– Не знаю…
– То была другая жизнь, – успокаиваю я.
Он замирает еще на несколько мгновений, теряясь в промежутке между жизнями.
– Иди сюда, – говорю я, гладя его по лицу. – Ко мне.
У него между бровями появляется морщинка. Он со страдальческой улыбкой возвращается в настоящее.