Весной 1903 года, через пять лет после «экспедиции» Ферье в Миссисипи, директор Ливенуорта Мак-Клаут получил от своего английского друга книгу Генри о дактилоскопии и ящичек со всем необходимым для снятия отпечатков пальцев. Мак-Клаут, почитывая книгу Генри, экспериментировал с цинковой пластинкой и краской, но поначалу не понял всей ценности открытия. Однажды в тюрьму был доставлен негр, по имени Уилл Уест, и подвергнут обмериванию. Когда его сфотографировали и заполнили карточку за № 3246 результатами измерения, тюремщик стал листать картотеку, чтобы поставить карточку на соответствующее место. И вдруг он удивленно воскликнул: «Зачем тебя дважды обмеряли?» — и вытащил другую карточку.
Негр клялся, что его никогда не обмеряли, не говоря уже о том, что он впервые находится в тюрьме. Но тюремщик показал ему карточки № 3246 и № 2626, последнюю он только что вытащил из картотеки. «Уилл Уест, — повысил голос тюремщик, — Уилл Уест! Дважды. Взгляни на фотографии. На этой карточке ты и на этой ты. И мерки практически совпадают. Ты № 2626 и уже восемь месяцев находишься в нашей тюрьме. Будешь дальше лгать? Или сознаешься, что придумал этот проклятый трюк, чтобы не работать?» У негра, как сообщалось, глаза полезли, на лоб. Действительно, в обеих карточках стояло его имя и на фотографиях изображен как будто бы один человек. И все же он утверждал, что никогда до сегодняшнего дня не бывал в Ливенуорте.
Тюремщик грозил ему наказанием. Все напрасно. Тогда он связался с надсмотрщиком, и ответ, который, он получил, лишил его дара речи. Оказывается, заключенный Ливенуорта Уилл Уест № 2626 находился в данный момент на работе в мастерской тюрьмы и никак не мог быть лицом, зарегистрированным под № 3246. Мак Клаут, которому сообщили о случившемся, через несколько минут появился в антропометрическом бюро. Он велел привести Уилла Уеста № 2626 и устроил ему очную ставку с Уиллом Уестом № 3246. Они были похожи как близнецы. Мак-Клаут еще раз обмерил их обоих.
Правда, не все одиннадцать данных измерений совпали, но их различие было в рамках допустимых при обмеривании отклонений. Под впечатлением случившегося Мак-Клаут воскликнул, что это конец системы Бертильона. Он тотчас приказал доставить ему дактилоскопические принадлежности и сделать отпечатки пальцев обоих негров. Затем он сравнил отпечатки; конечно, он не был знатоком дактилоскопии, но в данном случае не требовалось никакого мастерства. Отпечатки были абсолютно разными. Никогда раньше превосходство дактилоскопии не было доказано столь наглядно. На другой же день Мак-Клаут отказался от системы Бертильона и перешел в Ливенуорте на дактилоскопию, хотя министерство юстиции отпустило ему лишь 60 долларов на приобретение необходимого дактилоскопического оборудования.
История с двумя Уестами из Ливенуорта стала известна всем шефам полиции. Система Бертильона потерпела крах. Но это еще не обеспечило зеленую улицу дактилоскопии. Для этого Америке была нужна настоящая сенсация, крупные заголовки в массовых газетах, способные привлечь внимание общественности.
Такую сенсацию принес малоизвестный полицейский, работавший в бюро идентификации на Мальбери-стрит, 300, расположенном в чердачном помещении и пользовавшемся скандальной славой главной резиденции нью-йоркской полиции. Это был сержант Джозеф Фаурот. Фаурота уже давно не удовлетворял бертильонаж. Нью-йоркские полицейские больше доверяли старым методам идентификации, созданным главным образом человеком, которого журналисты долгое время называли величайшим детективом Нью-Йорка и всей Америки. Этой легендарной личностью был детектив-инспектор Томас Бёрнс.
Бёрнс родился в 1842 году в Ирландии и ребенком приехал со своими не имевшими средств родителями в Нью-Йорк. Позднее он работал монтажником газопровода и рядовым полицейским. Когда же в 1896 году в возрасте 54 лет после неслыханного скандала, потрясшего привычную к скандалам полицию Нью-Йорка тех лет, Бёрнс ушел в отставку, он был не скромным пенсионером с пенсией 3000 долларов в год, а богатым человеком с колоссальным для полицейского состоянием. На знаменитой Пятой авеню он имел также доходный дом стоимостью 500 000 долларов. Бёрнс, этот широкоплечий усатый великан, так и не смог справиться с английской грамматикой, да и его общее образование было ничтожным. Но как полицейский он изучил за годы с 1863 по 1880 самые темные уголки Нью-Йорка: Сейтенс, Сёкес, Хэллс Китчен, Файв Пойнтс, Боуэри и так называемый Уотерфронт. Кто пересчитывал их, эти рассадники пороков и убежища банд воров, взломщиков, грабителей и жуликов, превративших Нью-Йорк после Гражданской воины в Америке в современную Гоморру? Бёрнс знал имена, лица главарей и их соучастников. Ему были известны районы, из мрачных лачуг которых приходило молодое пополнение уголовников, с детских лет научившихся ценить человека по его способностям подчинять себе других людей. Он точно ориентировался в местах, где политики собирали людей, продававших свои голоса, обеспечивавшие им победу на выборах, и где они вербовали мошенников, помогавших им грабить город и трудовое население. Бёрнс был знаком с «Ма», Мандельбаум, стодвадцатипятикилограммовой королевой скупщиков краденого. В ее незаметном магазинчике на Клинтон-стрит можно было встретить как представителей деклассированного общества, так и политиков. С 1864 по 1884 год здесь было сбыто товаров почти на десять миллионов долларов! Он знал о специальной школе воров, которую содержала Ма, и был в курсе того, каким образом Ма финансировала ограбления поездов известными бандитами, такими, как Шэнг Дрэпер и Баньо Эмерсон. С первых шагов он познакомился с известными Биг Билл — Хоуемом и Литтл Эйб — Хуммелем, пресловутыми нью-йоркскими адвокатами, которые с 1869 года под фирмой «Хоуем и Хуммель» ничем другим не занимались, как только спасением от заслуженного наказания тысяч убийц, воров, картежных шулеров, бандитов, содержателей борделей, грабителей банков, фальшивомонетчиков и их закулисных хозяев, прибегая к изощрённым трюкам, подкупу свидетелей и наглому шантажу.