Падре Анхель толкнул затянутую сеткой дверь. На циновке лежало существо неопределенного пола — кости, обтянутые желтой кожей. Прислонившись спиной к перегородке, сидели двое мужчин и женщина. Хотя никакого запаха падре не ощутил, он подумал, что от этого существа должно исходить невыносимое зловоние.
– Кто это? — спросил он.
– Мой сын, — ответила женщина. И, словно извиняясь, сказала: — Два года у него кровавый понос.
Не поворачивая головы, больной скосил глаза в сторону двери. Падре охватили ужас и жалость.
– И что вы с ним делаете? — спросил он.
– Даем ему зеленые бананы, — ответила женщина. — Ему не нравятся — а ведь они так хорошо крепят.
– Вам следовало бы принести его на исповедь, — сказал падре, но слова его прозвучали как-то неубедительно.
Он тихо закрыл за собой дверь и, приблизив лицо к металлической сетке окна, чтобы лучше разглядеть доктора, царапнул по ней ногтем. Доктор Хиральдо растирал что-то в ступке.
– Что у него? — спросил падре.
– Я еще его не осматривал, — ответил врач. И добавил, словно размышляя о чем-то: — Вот какие вещи, падре, по воле господа происходят с людьми.
Замечание это падре Анхель оставил без ответа и только сказал:
– Таким мертвым, как этот бедный юноша, не выглядел ни один из мертвецов, которых я много перевидал на своем веку.
Он попрощался. Судов у причала уже не было. Начинало смеркаться. Падре Анхель отметил про себя, что после того, как он увидел больного, состояние его духа изменилось. Внезапно он понял, что опаздывает, и заспешил к полицейскому участку.
Скорчившись, сжав голову ладонями, алькальд сидел на раскладном стуле.
– Добрый вечер, — медленно сказал падре.
Алькальд поднял голову, и падре содрогнулся при виде его красных от отчаяния глаз. Одна щека у алькальда была чистая и свежевыбритая, но другая была в зарослях щетины и вымазана пепельно-серой мазью. Глухо застонав, он воскликнул:
– Падре, я застрелюсь!
Падре Анхель остановился, ошеломленный.
– Вы отравляете себя, принимая столько обезболивающего, — сказал он.
Громко топая, алькальд подбежал к стене и, вцепившись обеими руками себе в волосы, боднул ее. Падре еще никогда не доводилось быть свидетелем такой боли.
– Примите тогда еще две таблетки, — посоветовал он, сознавая, что предложить это средство его побуждает только собственная растерянность. — Оттого, что примете еще две, не умрете.
Он всегда терялся при виде человеческой боли — слишком ясно он сознавал свою полную перед ней беспомощность. В поисках таблеток падре обвел взглядом всю большую полупустую комнату. У стен стояли полдюжины табуреток с кожаными сиденьями и застекленный шкаф, набитый пыльными бумагами, а на гвозде висела литография с изображением президента республики. Таблеток он не увидел — только целлофановые обертки, валяющиеся на полу.
– Где они у вас? — спросил, уже отчаявшись найти таблетки, падре.
– Они на меня больше не действуют, — простонал алькальд.
Алькальда передернуло, и на падре Анхеля надвинулось огромное безобразное лицо.
– Черт подери! — крикнул алькальд. — Ведь говорил, чтобы не лезли ко мне!
И, подняв над головой табуретку, со всей яростью отчаяния швырнул ее в застекленный шкаф. Падре Анхель понял, что произошло, лишь после того как посыпался стеклянный град и из облака пыли вынырнул, словно привидение, алькальд. На мгновение воцарилась абсолютная тишина.
– Лейтенант… — прошептал падре.
У открытой в коридор двери выросли полицейские с винтовками наготове. Порывисто дыша, алькальд поглядел на них невидящим взглядом, и они опустили винтовки, оставшись, однако, стоять у двери. Взяв алькальда за локоть, падре Анхель подвел его к складному стулу.
– Так где же все-таки таблетки?
Алькальд закрыл глаза и откинул назад голову.
– Это дерьмо я больше принимать не буду, — ответил оп. — От них гудит в ушах и деревенеет череп.
Боль на время утихла, и алькальд, повернувшись к падре, спросил:
– С зубодером говорили?
Падре молча кивнул. По выражению его лица алькальд понял, каков результат беседы.
– Почему бы вам не поговорить с доктором Хиральдо? — предложил падре. — Некоторые врачи тоже умеют рвать зубы.
Алькальд ответил ему не сразу.
– Скажет, что у него нет щипцов. — И добавил: — Это заговор.
Он воспользовался тем, что боль утихла, чтобы отдохнуть от беспощадности послеполуденных часов. Когда он открыл глаза, в комнате было уже серо от наступивших сумерек. Даже не посмотрев, тут ли падре Анхель, он сказал: