Никогда не любившая осень, смотрит в окно машины и поет песню хрустальным, чуть дрожащим голосом. Она поет об ушедшем лете, о котором больше не плачет. Желтый прохладный листок настырно бьется в стекло: "Пустите, пустите, мне страшно…".
Догорают костры незаметно — в парках жгут листву. Наступает тишина незаметно — птицы приглушают свои трели. Раз — закружил в венском вальсе ветер с тополями. Два — поцеловало в губы замороженное утро. Три — солнечный зайчик протирает сонные глаза. Он опять не услышал будильник, проспал…
Да, это осень: золоченые шапки деревьев, розово–серебристый закат, затуманенное солнце и бархатная россыпь хризантем.
Да, это она. Осень. Не слышны её шаги. Исчезло куда‑то бесстыдство знойного лета, смолкли сверчки — сторожа звездных ночей. Плавность движений и взглядов умиротворяют душу. А с неба сыплются грязные бриллианты. Дождь…
Каждый, кто не любит осень, всегда с замиранием сердца ждет её приближения. Как приговоренный ожидает своей виселицы или гильотины, подсчитывая последние дни, часы, минуты.
Угасание. Лета. Последнее его дыхание. Скоро наступит… смерть? Сон. Только сон. И дым от осеннего костра укутает в теплое одеяло.
Девушка с солнечными искорками в рыжих волосах собирает желто–красные кленовые листья, плетет из них венок и поет песню. Раньше она не любила осень, не понимала её, и в каждом теплом луче выискивала отголоски лета.
Как объяснить, что её приход — это не смерть. Как рассказать, что она — есть жизнь. Только другая. Как научить любить? Осень.
По длинной дороге в никуда мчится машина. Солнце проникает за стекло, согревая душу. Врассыпную из‑под колес бросились пожухщие листья. В свободном, разряженном от жары воздухе звенит песня. Никогда не любившая больше не плачет. Она научилась любить. Осень.
...разбитой надежды богиня
Мерлин — воздушные взбитые сливки.
Монро — мороженое с пралине.
Хорошенькая куколка с надутыми губками и вздернутым носиком. Все без ума от Мерелин. Все мечтают о ней, все хотят её. Эй! Не проходите мимо! Кому Мерелин на блюде? Бездарную потаскуху кому?
Что вы говорите? Она, оказывается, любит читать? Что? Достоевский? Не смешите меня! Кому нужны твои мысли, желания? При чем здесь твои мечты о серьезном фильме!
Задницу подай в нужном ракурсе, грудью потряси.
Спой, Мерелин. Ля–ля–ля…Полная бездарность с даром потаскушки.
Танцуй, Мерлин. И двигаться не умеет…
А что вы хотели! Мать — душевнобольная, в лечебнице. Отец — кто он — неизвестно и по сей день.
А как вам мыкаться по приемным родителям, и в 16 лет замуж, чтобы опекунша не сдала в приют, так как, переезжая в другой город, брать с собой Мерлин не предполагалось. И что остается?
"С днем рождения, мистер президент", — грудным голосом да с придыханием спела. К экранам вся Америка прилипла. Научилась, Мерелин. Молодец. Так развлекай теперь, весели своих поклонников! Они же отплатят тебе любовью безграничной, немереной.
Любовью? Расширился зрачок.
Любите меня, пожалуйста. Любите меня! Любите! И мать–шизофреничка, и неизвестный отец! Любите, мужья и любовники, и неродившиеся дети…
Зашлась в истерике. Солнцеподобная, чего тебе не хватает? Походов по магазинам с авоськами, стояния у плиты или стирки носков? Тебе это не нужно. А что нужно?
Антидепрессантов с шампанским — жизнь прекрасна!
Попытки самоубийства, еще одной, еще… Сколько их было?
Любите меня! Ну же! Любят. Читая газетные сплетни, смотря кинофильмы, покупая значки, плакаты, тарелки с твоим лицом, улыбкой, глазами… Кстати, какого цвета глаза Мерелин? Кому это интересно? Глаза у всех есть. А вот такая грудь — только у Мерелин.
И такой успех — только у неё, божественной. Успех, о котором мечтают, грезят наяву и во сне. Вот он — успех, красуется в витрине магазина (еще одно признание всеобщей любви) — резиновая кукла с лицом Мерелин. Сдутая…
Американская мечта сбылась. Только никто не хочет цену той мечты знать.
Так какого цвета были у неё глаза?
Танго на крыше. Потрескивает шифер под каблуками. Голуби, разинув клювы, смотрят, не веря своим глазам. Раз–два–три. Только бы не сбиться с ритма, со счета. Как громко играет музыка. Где‑то в самой середине сердца, но не моего. А я слышу.
Музыка оглушает, сбивает с ног. Только бы не оступиться, крыша окроплена дождем, как кровью.