Иерусалим манил, звал, одурманивал, словно бесконечные затяжки "наргиле". Вдох. Выдох. Пока душа и тело не погрузятся в мягкую пелену покоя… То ли сон, то ли явь вокруг. Иерусалим — сон? Явь? Этот город живет в сердце каждого мусульманина. Этот город питает сердце, как холодная вода в дикий зной.
Заид часто задумывался: стоило ли все‑таки покидать Дамаск? Бросать все в один момент, разом, закрыв глаза. Его многочисленная семья ютилась теперь почти в бараке, денег катастрофически не хватало, сыновья не учились, не работали. И все это ради того, чтобы находиться вблизи "святого города"…
Уже не молодой, но ещё не старый араб спокойно, не спеша, перемешивал цемент с песком. Так же размеренно "текла" жизнь. Не тянулась — текла. Растворяясь во времени, словно песчинка в зыбучих нескончаемых песках жизни, Заид Аль–Халед жил, наслаждаясь самим процессом жизни. А плохая она или хорошая, — какая разница. Этот свет — лишь суета. А где‑то там, в другом мире, ждет вечность.
Наступал вечер. Толпами и по одному бродили туристы. И на Храмовой горе, куда отправился Заид, поддавшись манящим нашептываниям духов Иерусалима, были туристы. Воздух набух, словно перед грозой. Внезапно Заид увидел своих сыновей — в самой гуще толпы. Кричащей, истеричной толпы. Послышался звон разбивающихся витрин магазинчиков. Свист и крики смешались с громким воем полицейских сирен.
Зов сердца оказался сильнее разума. Город заманил араба в ловушку, чтобы подарить ему вечность.
Порог. Дверь. И длинная дорога…
Я хочу рассказать тебе, хочу пропеть песню или сложить поэму о самом прекрасном городе в мире — Иерусалиме.
Здравствуй. Я все‑таки здесь. Не потому что "назло", не потому, что показываю свою независимость. Быть в этом городе — мечта души. В другой жизни остались призрачный Париж, офисная суета, проблемы. И ты.
Что‑то изменилось внутри меня. Как будто раздался сухой жесткий щелчок, и всё, что окружало прежде, растворилось, затерялось в песках пустыни Негев. Это стало понятно, когда я шла по Виа Долороза. Кучки, кучки людей, сливающиеся в одну общую толпу, несутся бесконечным потоком по этой улице: туристы, местные жители, торговцы, паломники, дети. Суета, галдеж многоязычья. Наш экскурсовод что‑то щебечет на плохом французском. "Посмотрите, вот на этом самом месте под тяжестью креста упал первый раз Христос. Теперь здесь стоит польская католическая часовня". В голове что‑то пульсировало. "Эй, да ведь я иду по "тем самым" камням…". Исчезла на миг суета сует, и казалось, что нет меня, что исчезла, улетучилась вдруг. Не я это вовсе тревожу брусчатку Дороги Скорби.
Вечность и повседневность бродят по улицам Иерусалима. Они слились воедино — быт и бытие. Я могу долго описывать красоту церквей и мечетей, синагог и музеев. Могу до бесконечности рассказывать о необыкновенной завораживающей картине, которая открывается с Масличной горы. А как дрожит воздух в Гефсиманском саду… Здесь по–прежнему растут оливы — деревья мира, как и две тысячи лет назад.
Мне нравится в этом городе все: и западная его часть — с богатыми базарами, шелестящими кипарисами, золотыми куполами мечетей и храмов. Но особенно люблю бедные кварталы, где настоящая, не напоказ туристам, жизнь со своими законами, традициями, радостью и печалью.
В Иерусалим нельзя не влюбиться. Воздух здесь непередаваемо свят, несмотря на удушающие запахи специй и кофе. Кофе… Он так отличается от кофейного напитка парижских бистро. Аромат кружит голову, сводит с ума, как шоколадно–черничные глаза жителей Иерусалима. А вкус наполнен тайной, которая прячется в стенах старого города.
Да, в Иерусалим нельзя не влюбиться, но часто к "святому" воздуху примешивается запах пороха и ненависти. Из‑за косо брошенного взгляда может разгореться драка или стихийный митинг. Это мне, туристке, дружелюбно улыбаются и араб, и еврей. Зазывая в свои лавки, продавцы показывают лучшие товары, объясняют, куда и как пройти. Я — туристка и не претендую ни на клочок их земли.
Как в черной кофейной гуще можно отыскать чью‑то тайну, так, бродя по городу, можно внезапно наткнуться на истину. Здесь каждый находит свою истину. Какую? Я поняла, что суть нашей жизни — любовь. И ничто другое. Любовь всепоглощающая: к родным и близким, к друзьям, к своей земле, к солнцу, к жизни, наконец. А что делаем мы, культурное цивилизованное общество? Для чего живем: сжигаем себя ради славы, грызем друг другу глотки из‑за денег, предаем и убиваем ради власти, сделав ненависть и злобу своими спутниками.