Приходило время, когда няня окончательно возвращалась на родину. Часто это были настоящие трагедии для детей, которые видели в ней вторую мать, в то время как их собственная представлялась им скорее эфирным божеством, роскошно одетым и усыпанным брильянтами, которое осторожно целовало их по вечерам, стараясь не испортить прическу…
Элизабет де Грамон было достаточно двух строчек, чтобы описать, чем была детская жизнь в этой социальной категории, которую тогда называли «запеканкой», термин, который лично я нахожу слишком кулинарным: «Кроме работы и двух часов хождения по Елисейским полям, нам было все запрещено. И мы работали». Она добавляет: «Я неутомимо переходила от английского к немецкому, от фортепьяно к трапеции и от танца к рисунку». Ей еще повезло, что у нее в качестве гувернантки была некая мадемуазель Вивье, которая разрешала этой ученице со способностями к языку и литературе читать почти все, что она хотела.
Но когда приходила летняя пора и семья уезжала из Парижа в замок, казалось, поднимался занавес, открывая путь к бегству. Это было нечто вроде свободы, радость жизни на открытом воздухе и более близких отношений с родителями.
Молодая Элизабет не знала свою мать, Элизабет де Бово-Краон, которая умерла, произведя ее на свет. Ее отец, профессиональный офицер, не мог брать с собой маленькую дочку в различные гарнизоны и оставил ее на попечение дедушке и бабушке. Но когда Аженор де Грамон снова женился, маленькая Элизабет имела счастье привязаться к своей мачехе. Последняя, Маргарита де Ротшильд, дочь барона Карла из немецкой ветви семьи, вызвала его неудовольствие, выйдя замуж за француза, к тому же христианина, и была вынуждена отказаться от роскошной жизни, которую она вела у Ротшильдов, бывших настоящим феноменом общества, о котором мы поговорим позже. Она согласилась на скромную жизнь, которую ей мог предложить небогатый муж, которого она любила.
Семья жила в то время на улице Франциска I в квартире, «безобразно отделанной обойщиком Пижасу… Что касается умывальной комнаты моей матери, то ею бы не удовлетворилась мидинетка[6] 1926 года: темная антресоль с мраморным умывальником и полосатой коленкоровой занавеской, скрывавшей туалетные принадлежности. Ванная комната была в том же роде…» Несмотря на это семья старалась быть достойной своего положения в обществе. Умирая, принц Бово-Краон завещал своей внучке Элизабет замок Манже, красивое строение в стиле Людовика XIII, расположенное в Сарте, недалеко от Краона, и благодаря этому «достаток семьи увеличился». Наконец, появилось собственное место, где можно было проводить летние дни, во всяком случае, до совершеннолетия или брака молодой владелицы, которая тогда имела бы право жить в нем одна.
Графине Маргарите совсем не нравилось в Манже. Она находила, что замок слишком далеко от Парижа. Действительно, жизнь, которую она там вела, не изобиловала развлечениями. Утром она прогуливала свою собачку по гравию аллей, а после обеда читала старые номера «Обозрения двух миров». Что касается герцога, он занимался землей. Для Элизабет же маленький замок представлял собой рай.
По приезде она начинала с того, что обходила весь замок, приветствуя по дороге портреты своих красивых предков и проверяя, стоит ли «напудренный молодой человек в розовом фраке» на углу рояля. Потом она шла в библиотеку со шкафами, закрытыми на ключ, в которых были свалены романы Жоржа Онета, Поля Бурже и философа Каро. После этого обхода она проводила все свое время только под открытым небом среди «тенистых лесных полян, тропинок, бегущих сквозь рощи, стен, в которых я знала все проломы, чтобы попасть в поля и виноградники!»