Если забыть Альфреда, жизнь на улице Гренель была довольно приятной для Жана. Они ели вместе с Эдмоном в людской столовой. Холостяки тот и другой, они находили там товарищескую атмосферу и теплоту, которые не нарушались старшим конюхом, так как он сразу после работы запирался у себя в квартире. Теперь работники кухни обслуживали персонал конюшни, и только господь знал, как вкусно ели в доме маркиза д'Аркура, который кроме шеф-повара, несравненного месье Поля, содержал еще и кондитера, буквально заваливавшего столы пирожными.
Единственной, в чьей судьбе было что-то от рабства, — была посудомойка. «На нее обрушивалась колоссальная и неблагодарная работа. К ней стекались потоки подносов, горы тарелок; от консоме[22] до десерта делалось до восьми перемен посуды, и надо было выдерживать ритм! К счастью для нее, тонкая посуда, стекло и серебро были уделом камердинера. Метрдотель аккуратно убирал их в большие шкафы официантской, обтянутые красным бархатом…».
Когда приходило время отъезда в замок Сен-Эзог, о котором мы уже рассказывали, «особняк сбрасывал с себя свое очарование, как листья в листопад, под руководством месье Феликса». В замке кучера жили менее комфортабельно. Они селились в здании для прислуги, примыкающему к конюшням. Они встречались там с «возницей», который отвечал за верховых лошадей и покидал замок только в охотничий сезон. Альфред занимал квартиру, подобную квартире этого возницы, а остальные два кучера устраивались в двух «тесных комнатах, лишенных всякого комфорта, в которые проникал успокаивающий деревенский воздух».
Задержимся еще ненадолго у маркиза д'Аркура, чтобы познакомиться с Селестеном, бывшим метрдотелем, прослужившим у двух поколений хозяев дома. Он, повредив ногу в результате несчастного случая, не мог больше выполнять свои обязанности. Однако связь между ним и теми, кого он продолжал считать своими хозяевами, не прервалась. Раз в месяц его посещала маркиза. «Не могло быть и речи о том, чтобы маркиз бросил его; никогда не высказывая этого вслух, он считал Селестена в какой-то степени членом семьи. Старый мажордом жил теперь у себя на квартире, где он любил принимать маркизу с детьми. Он всегда принимал их во фраке. Он настолько проникся церемониалом своей службы, что это стало его второй натурой. Все в его манере: наливать чай или подавать пирожные — выдавало в нем бывшего метрдотеля. Он сумел накопить кое-какие сбережения, но до конца своих дней продолжал фигурировать в расчетной книге маркиза… Когда он умер, его бывший хозяин сам уладил все формальности: он сообщил о его смерти его сестре, жившей в провинции, и сам возглавил траурную процессию по дороге в церковь…». Делая это, маркиз исполнял то, что он считал просто своим долгом. Было обыкновением не увольнять прислугу, не обеспечив ее средствами к существованию. Связи, установившиеся за многие годы, были прочными. Таким образом, мы можем окончательно признать, что в домах знатных семей прислуга не только не была несчастна, но, напротив, гордилась своим положением. Возможно потому, что они точно знали, что такое значило служить, и не видели в этом ни малейшей причины для того, чтобы считать себя униженными.
Эти люди высокой квалификации, «если сегодня и получают зарплату, о которой они раньше не могли и мечтать, отмечает Пьер Данинос, оплакивают блеск прошлых времен, когда лоснящиеся ирландцы, запряженные в коляски, обтянутые сатином, управляемые кучерами в цилиндрах с кокардами и в белых замшевых сапогах, четко выбивали копытами ритм каждые полтора метра и въезжали в монументальные ворота, на которых можно было прочесть, например, «Особняк Ларошфуко-Дудовиль».
В подтверждение своих слов наш великий юморист приводит откровения привратника того самого дворца в Венеции, где когда-то жили Жорж Санд и Альфред де Мюссе. Привратник был достаточно пожилым и помнил времена до второй и даже до первой мировых войн. Он говорил со вздохом: «Если бы вы знали, как мы страдаем! Должен вам сказать, месье, что сейчас сюда приезжают клиенты, которые сами несут свои чемоданы! Как вы прикажете обслуживать подобных людей?.. Подумайте только, раньше у нас были клиенты, которые приезжали с двустами парами обуви… гувернанткой… двумя лакеями, которые чистили обувь костью, месье, да, да, двойным куском кожи, щеткой и костью! Это была прекрасная клиентура, не говоря уже о графе Потоки… Вы его знаете? Это тот, который заставлял международные экспрессы делать крюк, чтобы забрать его на личном вокзале… или о герцоге де Вестминстере, у которого была своя личная почта: три курьера; один при нем, другой при синьоре (не будем забывать, что рассказ ведет итальянец), а третий вечно разъезжал между Лондоном, Римом и Парижем. Никогда его милость не позволил бы министерству связи осквернить его любовное послание! Нет, месье, даже если отвлечься от герцога, я сам помню время, когда у нас было двадцать пять комнат для курьеров. Так вот, теперь в них останавливаются приезжие. Больше нет прекрасной клиентуры былых времен!..».