Тринадцатый
На аэродроме Полезия чрезвычайное происшествие. На стоянке советского сектора союзники узрели неизвестно откуда взявшийся лишний самолет. Посадку в Бари совершили двенадцать машин, а стоит тринадцать. Считайте как угодно - тринадцать! А садились двенадцать. Они и зарегистрированы. Откуда же лишний?
По авиабазе снуют в крайнем возбуждении американские должностные лица. Комендант аэродрома американец Ирвинг гневается и грозит наложить арест на весь советский сектор.
Эта буря в стакане воды произошла вскоре после нашего прибытия на аэродром Полезия. Союзники весьма пристально следили за развертыванием советской авиационной базы. Фиксировалось каждое действие, чуть ли не каждый шаг наших командиров. Слежка велась в несколько пар глаз. Даже на «Лаки тауэр» диспетчер строго регистрировал приземление каждого самолета.
Замыкающий нашей группы кораблей Си-47 по счету был десятым, хотя его порядковый номер на хвосте и фюзеляже стоял двенадцать (два самолета такого же типа прибыли в Бари несколько раньше). Диспетчер-хронометрист закрыл им свой журнал. Таким образом, у него по списку числилось двенадцать советских машин.
В состав нашей авиагруппы входили военно-транспортные корабли Си-47, истребители сопровождения дальнего радиуса действия Як-9, которые прибыли из Румынии позже нас, перемахнув через Югославию и Адриатическое море. Кроме того, предполагалось иметь связной самолет, всем известный маленький [42] По-2. Вот он-то и сделался причиной суматохи, устроенной англо-американским командованием.
По- 2 действительно не приземлялся на аэродроме Полезия. Не приземлялся по той простой причине, что в Италию его привезли… в разобранном виде. Когда началась разгрузка транспортных самолетов, инженеры и техники одновременно с запасными деталями извлекли части маленького По-2. Техники мигом пристыковали плоскости к фюзеляжу, поставили на колеса, натянули расчалки -металлические ленты, крепящие крыло самолета к лонжеронам фюзеляжа, набросили мотор на подкосы подмоторной рамы, установили пропеллер. И самолет родился! А чтобы он не маячил букашкой среди великанов, его поместили в капонире, там он, помимо всего, был надежно защищен от порывистого ветра и пыли. Так решил инженерно-технический состав и так сообщили в докладной записке коменданту Ирвингу.
Но англоамериканцы ничего не желали слушать. Они твердили как заведенные: в советском секторе появился лишний самолет, вместо положенных двенадцати - тринадцать. Кстати, суеверным людям число тринадцать не по душе. В этот день не бреются и не летают, а на домах и квартирах номера тринадцать - «чертовой дюжины» - вообще нет.
- Откуда прилетел тринадцатый аэроплан? - выспрашивали они наших инженеров. Даже объяснения вызванного на место «происшествия» командира базы полковника С. В. Соколова не убедили союзников.
Что делать? Не доводить же союзнические отношения до конфликта? Пришлось «тринадцатому» исчезнуть. Его так же быстро разобрали, как собрали, и уложили в тот же грузовой Си-47. Инцидент был исчерпан.
Советскому командованию потребовалось немало времени, чтобы доказать американцам необходимость иметь при авиабазе связной самолет По-2. Он нужен был для поддержания связи с базовыми аэродромами союзников, откуда нам приходилось привозить недостающие в Бари запасные части, для согласования различных вопросов воздушного движения в районе аэродромного узла Фоджия. В конце концов уговорили.
После долгих проволочек, после того, как на глазах у американцев техники снова воскресили аэроплан, советским пилотам дали право на подъем «тринадцатого» [43] в небо Полезии, и не только его, но и еще одного По-2, который также был привезен нами в разобранном виде, вместе с другим грузом…
Почему завыла сирена
За полгода до нашего прибытия сюда гитлеровцы средь бела дня совершили бомбардировочный налет на Бари и потопили на рейде восемнадцать судов. После этого внезапного удара оплошавшее англо-американское командование укрепило противовоздушную оборону морского порта и аэродрома Полезия. Усилили посты наблюдения, особенно восточной стороны, к которой почти вплотную примыкала полоса виноградников и низкорослых маслин. Только этот зеленый массив отделял аэродром от береговой черты да пригородная узкоколейная железная дорога. В винограднике была установлена зенитная батарея, имевшая систему сигнализации. Но в то же время затемнение было отменено союзниками на освобожденной части территории Италии, Бари сверкал тысячами огней, и по ночам его защищала только цепь аэростатов заграждения.
Сравнительно недалеко от виноградника размещался советский командно-диспетчерский пункт. Он поддерживал связь с Москвой, Верховным штабом НОАЮ, партизанскими отрядами и с краснозвездными самолетами, находившимися ночью в небе Адриатики. Здесь несли круглосуточную вахту наши радисты и штабные офицеры.
Однажды под утро дежуривший на пункте А. Ф. Дорофеев услышал оглушительную орудийную пальбу. Он выбежал из помещения, чтобы выяснить, что случилось - уж не десант ли выбивают с побережья? И тут же попал в окружение толпы стонущих от испуга женщин с малыми ребятишками на руках. Выставив вперед детишек, они кричали: «Спасите, помогите!»
А тем временем залпы орудий зенитной батареи продолжали греметь в предутренней тишине. Поезд, следовавший из Бари в небольшой городок Бетонто, каких на побережье много, остановился, паровоз издавал тревожные гудки. Пассажиры опрометью покинули [44] вагоны. Мужчины метнулись под лозы виноградников, а женщины, заметив вдали советского офицера, ринулись к нему искать спасения…
Вскоре устрашавшие противника зенитки смолкли. Стали разбираться: кто поднял сигнал тревоги? Оказалось, паровоз каким-то образом увлек за собой моток валявшейся у путей колючей проволоки. Волочась за поездом, моток разматывался и зацепил проводную систему противовоздушной обороны. Сработала сигнализация, раздался вой сирены. Дежуривший у орудия англичанин, вероятно, спросонья немедля открыл огонь в белый свет, взбудоражил пассажиров железнодорожного состава и охрану аэродрома.
Все успокоились, пассажиры заняли свои места, поезд двинулся дальше…
Бок о бок с союзниками
Прибыв в Бари, мы, разумеется, не сразу начали боевую работу. Надо было хорошо ознакомиться с военной обстановкой на Балканах, наладить деловые взаимоотношения с союзниками.
Пока в штабах велись переговоры о боевом взаимодействии, мы не теряли даром времени - тренировались днем и ночью. Привыкали к аэродрому, отрабатывали элементы будущих заданий и, главное, поддерживали свою личную летную форму на должном уровне: на нас были обращены взоры, кое-как или непосредственно ничего делать нельзя. Только хорошо!
Так отрабатывали мы, например, технику сброса продуктов питания с воздуха НОАЮ и населению освобожденных от гитлеровцев городов. Тренировались над песчаным карьером, скидывали в него мешки с песком. Сколько ни исследовали высоту сброса, плотность натяжения мешков, все равно они при соприкосновении с землей расползались от удара. Казалось, на этой затее надо поставить крест. Но кто-то из инженеров подал мысль: а что, если сделать мешок с двойным покрытием? Попробовали. Удалось! Первые мешки с песком в двойной упаковке, сброшенные с самолета, принесли хорошие результаты: содержимое от удара перемещалось из первой оболочки во вторую, которая [45] оставалась невредимой. Вопрос о снабжении продовольствием югославской армии и партизан был решен. Они будут получать «манну небесную» - муку и соль в мешках.
Нам хотелось скорее включиться в боевую работу, скорее встретиться с патриотами Югославии, которые вели борьбу против фашистских оккупантов за свою свободу и независимость. Ведь мы прилетели сюда не как туристы, чтобы любоваться красотами Италии и купаться в теплых водах Адриатики, а как участники совместной борьбы против злейшего врага человечества - фашизма. А до Югославии две-три сотни километров - час полета…