На главной улице уцелел обширный двухэтажный дом, построенный в XVIII веке. Когда-то в нем жили военные руководители, политические деятели, представители духовенства, игравшие немаловажную роль в жизни Белграда. Первоначально наши экипажи разместили здесь. В первом этаже с просторным залом была столовая, на втором - жилые номера гостиницы. Столовой мы пользовались до последнего дня пребывания в Земуне, а из гостиницы нас переселили в уютные квартиры гостеприимных горожан.
Нашему экипажу повезло - поселились в двух квартирах современного пятиэтажного дома. Меня определили в семью И. Шеффера, знавшего русский язык. Остальных - в квартиру Перицы, вдовы известного рекордсмена-парашютиста, погибшего при испытательном прыжке. Жили мы дружно, весело. Нашлось во дворе укрытие и для нашего мотоцикла. Он очень пригодился, особенно Борису Глинскому, часто ездившему [144] на аэродром. В свободное время мы отправлялись в Белград.
Летом 1972 года мне вновь довелось посетить Югославию. С балкона тринадцатого этажа я много фотографировал, запечатлевая на пленке виды Белграда. Ну и, конечно, мне очень хотелось найти летное поле, которое когда-то, в дни войны, было для нас домом. Попытки отыскать его оказались тщетными - ныне оно застроено многоэтажными домами. Время меняет облик не только людей, но и городов…
Но вернемся на старый аэродром Земун… Там все чаще и чаще можно было общаться с офицерами и бойцами НОАЮ, поговорить с ними на разные темы, посидеть за дружеским столом. Две Элки и Катица приехали сюда с острова Вис и работали в нашей столовой официантками. Теперь мы с ними встречались часто, они привыкли к нам и перестали смущаться, как раньше на Висе. В городе был офицерский клуб, кинотеатр, где шли советские фильмы.
Но боевая работа по-прежнему была напряженной и сложной. Шли ожесточенные бои за Будапешт. Жарко было в небе Балатона. Сопровождать нас в дневных полетах до линии фронта не было необходимости, а ночью во вражеские тылы мы всегда летали одни. Поэтому нашу авиаэскадрилью Як-9Д передали фронтовой авиации. И она своим ходом сделала прыжок на фронтовой аэродром Магоча. Несколько транспортных кораблей, в том числе мой, доставили туда же авиатехников, техническое имущество, личные вещи. Жалко было расставаться со славными друзьями, но аэродром фронтовой - надо спешить.
Наряду с полетами в Словению (Оток, Драготуж) я побывал в Софии и Бухаресте. Новый год хорошо встретили в Земуне. А со второго января 1945 года на весь месяц переключились на фронтовые полеты. Доставляли на передовую боеприпасы, вооружение, снаряды, противотанковые бомбы. С основной базы, где брали загрузку, до фронтового аэродрома 30-40 минут полета, поэтому за счет горючего везли три тысячи килограммов грузов. Приходилось летать от зари до зари.
Зима в тот год стояла мягкой. Частые оттепели, моросящие ледяные дожди мешали, однако мы, транспортники, в любую погоду носились бреющим полетом. Местность в придунайской равнине не угрожала препятствиями, [145] заблудиться было негде, да и полеты были непродолжительными.
Не прошло и недели боевых вылетов на передовые позиции у озера Балатон, в битве за Будапешт, как аэродром Байя, где мы разместились, и окружающая местность покрылись ледяной коркой и изморозью. Наглядней примера, что такое обледенение, не придумаешь: в воздух не могли подняться даже гуси. Местные старожилы говорили нам, что эти гуси зимуют на полях Венгрии, в придунайской низменности. Я пристально наблюдал за их передвижением и видел, насколько они беспомощны. А нам приходилось летать, несмотря ни на что.
«Сюрпризы» мистера Поукера
Был конец апреля 1945 года, Советская Армия вела бои на подступах к Берлину.
На прежнюю базу - в Бари - мы летали теперь изредка, от случая к случаю. Однажды отправился туда наш экипаж.
Мой корабль налетал без ремонта около шестисот часов. Материальная часть машины, особенно ее винтомоторной группы, поизносилась, требовался основательный ремонт. Техническое обслуживание машин, по заключенному соглашению, должны были осуществлять союзники. Договорились произвести ремонт в американских мастерских в Бари.
И вот мы у нашего давнего знакомого, о котором я уже рассказывал, главного инженера мастерских мистера Поукера. Нельзя сказать, что он принадлежал к числу наших близких друзей, но, безусловно, симпатизировал советским летчикам. Во всяком случае, Поукер всегда был корректен и приветлив.
Прибегать же к его технической помощи было сущим удовольствием - никакой канители.
Мистер Поукер принял нас, как всегда, чрезвычайно любезно, поздравил с успехом советских войск под Берлином, обещал ремонт машины закончить к 1 Мая. Это меня устраивало: тогда я смогу улететь обратно на отремонтированном самолете и провести праздник вместе со всеми товарищами. [146]
- Надеюсь, - сказал Поукер, - мы с вами встретимся скоро на Дальнем Востоке, будем вместе японцев бить!
- Правильно, - шутливо отвечали мы, - можно даже так сделать: летите с нами 1 Мая через Москву прямо на Дальний Восток!
Поукер с удовольствием воспринял предложение: у него в Москве, в американском посольстве, работают родственники, он охотно их навестит.
- Полетим вместе, - продолжал американец, - а я пока что подготовлю вам небольшой сюрприз… останетесь довольны!…
Вокруг расцветала итальянская весна, но мы оставались равнодушными к ее прелестям: в эти предмайские дни как-то особенно угнетало вынужденное бездействие. Наконец точно в назначенный срок самолет вышел из ремонта. Рано утром мы отправились на аэродром и без труда среди множества серебристых птиц отыскали свою: «десятка» празднично сверкала свежей краской.
А тут появился на «виллисе» и сам мистер Поукер, улыбаясь во весь рот.
- Ну, как мой сюрприз? - крикнул он издали. - Понравился?
Вначале мы не поняли, о чем идет речь: разговор о сюрпризе, откровенно говоря, забыли. Но, окинув взглядом самолет, остолбенели! На самом видном месте на поверхности фюзеляжа объявилась красотка, облаченная в весьма легкомысленный костюм. Она предстала перед нами парящей в облаках в образе не то ангела, не то неведомой птицы.
- Вы знаете, кто рисовал? - спросил, нимало не смущаясь и будто не замечая нашей растерянности, Поукер. - Известный нью-йоркский художник. Он у нас на базе служит сержантом. Вот мы ему и поручили!
Из деликатности мы промямлили что-то нечленораздельное, а про себя твердо решили немедленно замазать красотку - засмеют на базе!
- Мой сюрприз, - разглагольствовал между тем американец, - имеет, кроме того, и практический смысл: теперь ваш самолет не затеряется в небесных просторах над Японскими островами, я без труда отыщу в воздухе вашу «десятку»…
Мы пошутили еще немного в этом же духе, затем [147] осмотрели отремонтированный самолет; внешне все было в порядке. Меня немного тревожило состояние пневматики: ее не сменили, поверхность по-прежнему пестрела порезами, трещинами и выбоинами, которые остались от посадок на неприспособленных партизанских площадках. Мистер Поукер развел руками и постучал по одной из покрышек носком ботинка.
- Эта резина еще послужит вам! - заметил он обнадеживающе. - Да я и не мог тут ничем вам помочь: она не значится в калькуляции - пришлось оставить так, как было.
Поблагодарив, мы отрулили на стоянку, чтобы опробовать моторы. Все казалось в абсолютном порядке.
Начали погрузку - внесли запасные части, поставили ящики с апельсинами и лимонами и тут обнаружили, что давление в баллоне одного колеса ниже нормального. Дефект был незначителен, и его немедленно устранила наземная команда.