Первая остановка в старинном городе Казерта; здесь расположился один из англо-американских штабов. Сюда-то и нужно доставить письмо, которое мы везем из Рима.
С бумагами в штаб отправился подполковник Капранов. Мы же втроем - Симич, переводчик и я - уселись в тени дожидаться его возвращения. Хотя май в Италии считается весенним месяцем, стояла удушливая жара. Во дворе было пусто, только старичок дворник усердно орудовал метлой, напевая что-то себе под нос и поднимая тучи пыли.
Неожиданно из окон здания штаба во двор полетели телеграфные ленты, записные книжки, карандаши, целые пачки писчей бумаги и вместе со всем этим - конфетти и резиновые шары.
В тот же момент в помещении поднялся невообразимый [152] шум; впечатление было такое, что штаб громят. Дворник взбеленился. Вначале он попытался было подхватить летящие сверху бумаги и прочее канцелярское добро, но понял, что с этим быстро не справиться - двор буквально стало засыпать. Дворник застыл в позе полной безнадежности, громко восклицая:
- Да что они, с ума сошли, что ли? Ведь не Новый же год!
В недоумении стояли и мы посреди двора. Выбежавший из подъезда подполковник Капранов в радостном волнении порывисто обнял нас.
- Война окончена! Победа! - радостно закричал он. - Берлинский гарнизон во главе с Кейтелем капитулировал! Гитлер покончил с собой!
Двор наполнился людьми. Все обнимались, целовали друг друга, жестикулировали как безумные. Английское «хуррэй» смешивалось с итальянским «вива».
Вопрос о запасных частях для нашего самолета был решен. Теперь в Неаполь можно было и не заезжать, но, получив такое радостное известие, мы решили все же отправиться туда, побывать в советской миссии и разделить с соотечественниками общую радость.
Снова Симич вовсю гнал машину, теперь уже по дороге, обсаженной тополями. Между деревьями мелькал виноград, вьющийся по натянутой проволоке. По бокам кружили плодородные поля провинции Кампанья. Мы проезжали исторические места. Здесь, в долине реки Волотурно, итальянские добровольцы Гарибальди когда-то разбили войска неаполитанского короля. Навстречу нам бежали старинные церквушки и низенькие домики крошечных деревушек, незаметно переходящих в предместья Неаполя.
Мы легко разыскали нашу миссию. Произошла радостная встреча.
Весть о победе над немецким фашизмом уже распространилась по городу. Население Неаполя от мала до велика высыпало на улицу. С наступлением темноты в городе зажглась иллюминация, засияли разноцветные фонарики. Движение транспорта приостановилось. Неаполитанцы пели и плясали.
Мы пошли посмотреть на народное гулянье. Как только неаполитанцы узнали, что мы советские пилоты, нам не стало проходу. Нас обнимали, целовали, пожимали руки; приветствия неслись со всех сторон. [153]
Только при свете дня мы увидели, какие разрушения причинила городу война; особенно пострадал порт. Пока восстановлен был всего один причал - тот, у которого разгружался американский транспорт. На рейде не было торговых судов, стояли только английские и американские военные корабли.
Но даже уродливые следы войны не в состоянии были обезобразить этот изумительной красоты город. Амфитеатр утопающих в зелени белых домиков живописно возвышался над подковообразным заливом, а над ним величаво дымилась шапка Везувия.
Зарево над Полезией
К вечеру 8 мая 1945 года мы возвратились в Бари. Первые радости победы здесь, видимо, уже отшумели, однако то тут, то там из домов доносились звуки гитар и песен. По городу бродили английские и американские солдаты. Мы отправились в союзнический клуб «Империал». Там было людно и шумно. Все поздравляли друг друга…
На другой день мы получили по радио официальное извещение из Москвы о праздновании Дня Победы. Решили сесть за праздничный стол в тот час, когда в Москве грянут залпы великого салюта, который мы ждали долгие четыре года…
Тщательно подготовили все к празднику. На долю каждого пришлись какие-то обязанности. Так, нашему экипажу поручили пиротехническую часть - устройство фейерверка.
Включили радиоприемники и с первым ударом кремлевских курантов подняли бокалы:
- За Родину! За Победу!
Сразу после первого тоста наш экипаж стремглав бросился по винтовой лестнице на крышу: там был заготовлен фейерверк. Через несколько мгновений в небо Полезии взвились разноцветные ракеты. Они перекликались с салютом, который в эти же минуты гремел и сиял в Москве.
Мы так усердно озаряли небо Полезии вспышками своих ракет, словно надеялись, что отблеск нашего фейерверка дойдет до самой Москвы… Москвичи, конечно, его не увидели, а вот жителей итальянского поселка он [154] не на шутку встревожил. Кто-то истошно заорал: «Горим!» - и сотни зрителей валом повалили из кинотеатра. На улице они с испугом глядели то на вспыхивавшее, то бледневшее зарево над Полезией, пока пожилой итальянец, шедший навстречу толпе, окриками приостановил панику.
- Остановитесь! Не смешите себя и нацию! Никакого пожара нет! Это русские на вилле Вирина фейерверком отмечают День Победы!
Пока шла война, мы настолько были поглощены боевой работой, что некогда было думать о чем-либо ином. Сейчас можно отдать себе отчет о минувших событиях. Как в калейдоскопе, проносились в памяти полеты в фашистские тылы к белорусским и украинским партизанам, перелет над тремя частями света, рейсы с базы Бари в горы Югославии… Двести двадцать раз наш экипаж пересекал Адриатику ночью, лавируя между неприятельскими постами противовоздушной обороны, прячась от фашистских истребителей.
Подгорица
Последний мой перед Днем Победы боевой вылет был в Подгорицу{1}. Теперь мы везли не взрывчатку и автоматы для партизан, а генераторы для электростанции и водопроводные трубы. Это было очень памятное нам место. Хотя по земле там и не приходилось дотоле ходить, зато летали над ним часто. Подгорица служила своего рода исходным пунктом для выхода на цель.
Встречать советский «авион» пришло много народу. Главным образом это были вчерашние партизаны, о чем можно было судить по их виду. Хорошо помню (забыл только имя) коменданта аэродрома, очень приветливого коренастого мужчину с черными усами, лет сорока, с поседевшими висками.
Он спросил, как мы долетели, что нового в Москве, Белграде. Я ответил, что дела идут отлично.
- Я, то есть мы, вернее, наш партизанский отряд освободил Подгорицу, - обрадованно заговорил мой собеседник, - ночью разгромили гарнизон. Захватили фашистов врасплох. С аэродрома не успел подняться ни [155] один немецкий самолет… Партизаны погнали фашистов дальше, а охранять аэродром оставили меня и еще одного бойца. Однажды ночью слышу нарастающий гул. Моторы ревут надрывно, как говорят, с «передыхом». Через минуту-другую машина заходит на посадку. Совсем близко от земли пилот включил фары. Тут я заметил, что самолет мало похож на советский. Что за птица прилетела? Долго ломать голову над этим не пришлось. Машина развернулась, а на ее боку и хвосте черно-белые фашистские свастики! Я малость растерялся, правда, ненадолго - надо было действовать. А как?
Самолет остановился, но винты продолжали вращаться, моторы не выключали. Открылась боковая дверца, и спустился походный трап. Я взял автомат наизготовку и пошел навстречу, стараясь держаться в темноте. Я был шагах в десяти от самолета, когда услышал немецкую речь: «Это Тирана? Здесь свои?» В ответ я крикнул: «Так точно, это тиранский аэродром! Мы вас ждем». Винты перестали вращаться. Экипаж самолета - пять человек - спустился на землю. Что делать? Начинать сразу стрелять или немного обождать? Попробую сначала крикнуть.
- Руки вверх, ни с места, буду стрелять! - Я шагнул из темноты. Увидев дуло автомата, гитлеровцы покорно подняли вверх руки. Тут я не поскупился на громкие команды: «Третьей роте окружить самолет!», «Взводу Добича охранять подходы к аэродрому!», «Взводу Иванковича оттащить самолет с летного поля!», «Дундичу разоружить экипаж!», «Сержанту Богдановичу отвести пленных к командиру батальона!» Для того чтобы нагнать побольше страха на прилетевших, выкрикиваю фамилии партизан. На эти крики прибежал весь мой «отряд» - один-единственный сержант… Вдвоем мы обезоружили гитлеровцев и отвели в бункер. Утром на допросе выяснилось, что экипаж самолета Ю-52 делал только третий самостоятельный вылет и заблудился - вместо Тираны приземлился в Подгорице. Этот Ю-52 был показан на выставке трофеев в Белграде.