— Что же было после? — повторил он.
— А после происходило вот что, — сказал Саша. — Мои родители, брат, я сам, все, кто находились в доме Болдыревых, ты сам, между прочим, мой дед вслед за быком — словом, все много раз пересекали эту невидимую линию, но, однако, никуда не исчезали. Линия, видимо, исчезла сама, во всяком случае — перестала действовать как ловушка. Впрочем, лучше называть это нечто не «линией», а «полосой», расположенной вертикально. Но что это за полоса? Откуда она взялась в нашем городе и его окрестностях? Мне кажется, — неожиданно, вероятно и для самого себя закончил Саша, — что это какие-то опыты, проводимые какими-то учеными, вот и все!
— Вот и все! — повторил Кузьминых. — Прав ты или не прав, не знаю. Не мне разбираться в таких вещах, которые в моей голове не укладываются. Но тут уж я скажу тебе: за такие опыты под суд отдают. Ты забыл про девочку Болдыревых? Ничего себе опыты, убивающие детей!
— Быка этот опыт не убил, однако! Его мы убили…
Саша вдруг замолчал, пристально всматриваясь в карту. Удивленный старший лейтенант услышал, как он прошептал:
— Кабы не мороз! Ну, а если все-таки…
— Ты это про что?
— Погоди! — все так же почти беззвучным шепотом сказал Саша. Было похоже, что у него перехватило горло. — Дай-ка линейку!
Кузьминых молча достал из ящика стола и подал Саше пластмассовый треугольник, по краю которого были нанесены риски делений.
Саша почти вырвал треугольник из рук старшего лейтенанта. Тот ничего не сказал на это. Он понимал, что какая-то очень серьезная причина заставляет Кустова поступать столь необычно, и терпеливо ждал объяснений.
— …если не в доме, а на улице! — словно конец невысказанной фразы произнес Саша. Потом он повернулся к Кузьминых, стоявшему возле стола капитана Аксенова. — Товарищ старший лейтенант, — сказал он четко, но заметно взволнованным голосом, — прошу вас срочно позвонить в сельсовет деревни Фокино. Очень важно!
Кузьминых даже не спросил о причине столь неожиданной и странной просьбы. Он просто и как-то сразу поверил в то, что позвонить, и именно в Фокино, совершенно необходимо. Что он скажет, когда его соединят с фокинским сельсоветом, он не подумал. Впрочем, он всегда мог передать трубку Саше.
Младший лейтенант Кустов, самый молодой сотрудник н…ской милиции, до сегодняшнего дня ничем не примечательный, внезапно приобрел в глазах Кузьминых непререкаемый авторитет. Раз он говорит надо, значит, надо!
Но старшему лейтенанту не пришлось придумывать предлог для своего звонка или передавать трубку Саше. Едва только он сказал: «Говорят из н…ской милиции» — чей-то голос на том конце провода радостно воскликнул: «Вот хорошо, а мы только что собрались звонить вам!» А дальше ошеломленный старший лейтенант услышал такое, что в первое мгновение усомнился — уж не спит ли он? Не прерывая собеседника, он слушал минуты три, потом спросил только: «В каком состоянии?» — и, получив ответ, положил трубку. Ни слова не говоря Саше, вопросительно смотревшему на него, Кузьминых позвонил и приказал вошедшему сержанту:
— Машину к подъезду!
Сержант ответил «Есть!» и вышел. Кузьминых нервно (его руки дрожали) переставил зачем-то чернильный прибор, сильно потер пальцами виски, повернулся к Саше и не менее минуты смотрел на него, словно впервые видел.
— Она там? — спросил Саша.
— Послушай! — Старший лейтенант снова потер виски, хотя голова у него и не болела. — Что это означает, однако? Ты что, и в самом деле ясновидящий? Ну с чего ты взял, что Анечка в деревне Фокино, а не на станции Озерная?
Саша поморщился при слове «ясновидящий». Еще прилипнет к нему это прозвище, потом не отделаешься!
— Все очень просто, — сказал он. — Просто и не требует никакого ясновидения. Я подумал, что если мог вернуться бык («Откуда вернуться?» — снова мелькнула все та же мысль), то почему должна пропасть бесследно девочка? Не логичнее ли предположить, что и она вернулась? («Вот привязалось слово!») А если так, то где она может оказаться? По аналогии — в пятнадцати километрах от города, то есть от места исчезновения, но в другую сторону, вернее, в ту же сторону, если продолжать аналогию с быком. А там как раз расположено Фокино, на одной линии, если провести ее от колхоза через город. Через город. Вот и все! А как она, Анечка? Появилась, как бык, в доме?
— Нет, ее увидели на улице.
— Раздетую? В одной рубашке?
— Да, в рубашке и босиком. На снегу, в двадцатиградусный мороз. И она совершенно здорова, их фельдшер осмотрел ее. Но тут не все ясно. Они толкуют о какой-то пленке. Я что-то не понял. Сейчас подадут машину. Заезжай за Болдыревой и за доктором, я позвоню в поликлинику. Фельдшеру я не слишком доверяю. И в Фокино! Я бы сам поехал, но начальство вот-вот пожалует. Только ты позвони мне оттуда обязательно.