Грабящих
Измученный народ.
Сокол с широко раскрытым клювом
Печальна участь
Сокола больного —
Он одинок
И презираем всеми.
На дереве,
У берега речного,
Он укрывается
В ночное время.
А днем сидит
В тени зеленой кроны,
Как бы готовый
Броситься с размаха.
Его увидев,
Гуси и вороны
Напрасно
В сторону летят от страха.
Где гордый облик
Старого героя,
Когда с врагом
Сражался он на воле?
Так поредели перья,
Что порою
На них немыслимо
Смотреть без боли.
И с каждым днем
Его слабеют силы —
Теперь и коршун
Может спорить с ними.
А раньше
В облаках его носило
Высоко —
Над орлами молодыми.
Речные волны
Гневный гонит ветер,
И горы высятся,
Во мгле темнея.
Заснули
Гималайские медведи,
В лесную чащу
Уползают змеи.
О, если б был
Здоров он, как и прежде, —
То камнем бы
Кидался за добычей.
Но болен сокол.
Места нет надежде:
Жить без сраженья —
Не его обычай.
Давно на чужбине
Только в дальней дороге
Поймешь ты людские надежды,
Только в странствии долгом
Увидишь страданья народа.
Сам готов посмеяться
Над жалкой своею одеждой —
А уж мелким чиновникам
Любы чужие невзгоды.
Как Ван Цань,[195] я печалюсь,
Покинув родную столицу,
Как Цзя И,[196] удручен я
Народною горькою долей.
Так не стоит, пожалуй,
Рассказывать вам о лисицах,[197] —
Если барсы и тигры
Бесчинствуют нынче на воле.
На рассвете отправляюсь из Гунъаня[198]
На городской стене
Ударил сторож
Ночною колотушкой
В час прощанья.
И звездочка
На синеве простора
Померкла, как всегда —
Без опозданья.
Я слышал в поле
Горький плач народа
По тем, кто в битве пал
Во имя долга.
Жизнь человека,
Как весна природы,
Увы, не может в мире
Длиться долго.
Я уплываю в лодке,
И не скоро
Мой путь окончится,
Пройдут недели —
Великая река
Предстанет взору,
Я буду жить там —
Вновь, без ясной цели.
Я оглянусь
На городские стены:
За ними
Срок немалый мною прожит.
Не расстаюсь
С лекарством неизменным, —
Где б ни был я,
Оно всегда поможет.
Лунной ночью с лодки смотрю на храм, расположенный вблизи почтовой станции
Глубокая полночь вокруг меня,
Но я не зажгу свечи —
Так ярко горит в небесах луна,
Что с нею светло в ночи.
За сонными кленами — старый храм
С пагодой золотой.
Почтовой станции красный дом
Над белой стоит водой.
Замолкло карканье ворон
На городской стене,
И цапли на отмели у реки
Застыли в блаженном сне.
А я, путешествующий старик,
Белый от седины,
Подняв занавеску, один не сплю,
Любуясь блеском луны.
Поднимаясь против течения по реке Сяншуй,[199] выражаю свои чувства
Еще во время мира
Стал я старым,
А ныне — стар,
Да и к тому же болен.
Жизнь нанесла мне
Многие удары,
И рано поседел я
Поневоле.
Скитаясь
Между четырьмя морями,[200]
Не зная,
Как бы прокормиться даже,
С родными
Редко вижусь и друзьями,
А больше —
С новой молодежью нашей.
Склоняя голову,
Меня смиренно
Учили старцы
Добрым быть с народом,
А молодые —
Грубо и надменно
Смеются надо мной,
Как над уродом.
Мечты мои
Убиты нищетою,
Избороздил я
Сторону чужую,
И, покидая Сычуань
Весною,
Теперь по южным звездам
Путь держу я.
вернуться
197
так не стоит, пожалуй, рассказывать вам о лисицах — под лисицами поэт подразумевает мелких чиновников, под барсами и тиграми — сановников и вельмож.
вернуться
198
Гунъань — город в современной провинции Хубэй, где Ду Фу, спустившись через знаменитые ущелья по реке Янцзыцзян, поздней осенью 768 года отдыхал несколько месяцев. Оттуда поэт отправился в Юэян.