Если статья будет размером больше обычного, стеснит ли это Вас? ‘Отвели ли Вы мне уже определенное число страниц, и если да, то сколько? Я Вам уже писал, что хочу написать эту «Невозможность» как некий свой итог. А итог может и разрастись.
Буду ждать ответа (но в Париж <адрес>).
Как живется Вам, «как можется»? (Видите, от хороших чувств к Вам вспомнил Вашу Цветаеву, но это и стихи хорошие.) Кстати, я хочу о ней в статье написать, в поправку и объяснение того, что писал о ней раньше, в заносчивости и раздражении[354].
Ваш Г. А.
65
28/IV-<19>58 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Вчера вернулся из Парижа и отвечаю — с каким опозданием! — на Ваше письмо от 24-го марта.
В Париже, как водится, вертелся в сливках света (впрочем, слегка скисших), потом ездил в Ниццу — и по легкомыслию не писал ничего[355]. Но статья о поэзии, писанная кровью сердца, будет непременно, без обмана, без отсрочки — через две недели у Вас. Она у меня вся в голове, надо только написать.
Через океан и 6000 милль <так!> расстояния чувствую, что статья Вашего итальянца о Пастернаке — вздор! При чем тут Стравинский? Жаль, что он не приплел и Пикассо! Я знаю этих иностранцев, еле — еле говорящих по-русски и увлекающихся Пастернаком: в Оксфорде их — пруд пруди, и все они стандартно-модернистические кретины. Но дело Ваше, печатайте, если надо![356] А вот что Вы хотите печатать стихи из «Д<окто>р<а> Живаго», меня смутило. Разве они уже не появились — и в газетах, и еще где-то? Сомнение мое только насчет этого[357]. А вообще-то Пастернак, вопреки Вашим шпилькам по его адресу, много лучше, крепче, глубже Вашей Цветаевой, хотя она иногда и «шармантнее». Романа его я, к сожалению, еще не читал. Вейдле будто бы в восторге, почти что «телячьем». Но после тоста в честь Ремизова я к Вейдле утратил последние крохи доверия.
А что у Вас вообще предполагается в «Опытах»? Будет ли Степун?[358] При нашей крайней бедности (и больше: при анти-музыкальности всего, что в нашей печати и литературе осталось), Степун все— таки — на вес золота. Он — болтун, краснобай, но как Андрей Белый краснобай, а не как Аронсон или Слоним.
До свидания, дорогой Юрий Павлович. Следующее письмо — с приложением статьи!
Ваш Г.А.
66
3 мая <19>58 Manchester
Дорогой Юрий Павлович
Получил сегодня Ваше письмо.
Во избежание Вашего волнения сообщаю, что статью вышлю заказным, послезавтра, т. е. 5 мая. Она только наполовину переписана, а сегодня суббота — значит; раньше не успею. Если и опоздает (Вы ждете ее 7-го), то на один день[359].
В статье 22–23 страницы, на машинке, по 25–28 строк на странице: вышло, как я и думал, больше, чем Вам, верно, подходит. Да и то многое скомкано.
Обычная, настоятельная просьба: корректуру!
Верну — тоже как обычно — в тот же день. Но, пожалуйста, пришлите.
Ваш Г.Адамович
Я буду в Париже весь июнь. В начале июля думаю уехать на юг.
67
8/VII-<19>58 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Шлю привет и поклон из Ниццы, где солнце на месте, синее небо — тоже. Надеюсь, Вы сюда приедете[360]. Дайте мне знать за несколько дней. Прилагаю обещанные письма.
Получил сегодня письмо от М-me Элькан о парижской войне мышей и лягушек, т. е. Маковского и Померанцева, окруженных воинами меньшего калибра[361]. До чего это глупо и скучно. Лучше бы уж Маковский занимался грудастыми мальчиками в юбках, чем этой чепухой. Кстати, как прошла Ваша с ним экскурсия в Карусель?
До свидания. Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович
68
30/VII-<19>58 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Получил (давно) письмо Ваше, а затем — недавно — карточку из Флоренции. Пишу в Мюнхен, как Вы и указываете.
Мне очень жаль, что Вы не приедете в Ниццу[362]. Особых «фестивальных» аттракционов[363] я Вам здесь обещать не могу, но небо синее и всякие другие красоты — на месте. Я писал Ивановым, что, м<ожет> б<ыть>, Вы их навестите, и они были этому заранее рады. Вернее, не «они», а «она», т. к. он, по-видимому, мало на что реагирует и не встает с кровати[364].
Из Парижа мне все пишут об «Опытах» и о Вас с Марией Сам<ойлов>ной. Я ей написал большое письмо (в ответ на ее) и даже процитировал Некрасова: «спасибо сердечное… русский народ»[365], думая, что на ее девственную душу эта лесть подействует: т. е. не бросайте дела, которое нужно России и человечеству! Она несомненно Вами дорожит и ссориться с Вами не хочет. Я ей предложил разные компромиссы (1 — ее с Вами со-редакторство, 2 — Кантор с Вами), но подчеркнул, что пока она только издатель, она должна редактору — если, ему доверяет — предоставить полную свободу. Пусть поставит свое имя рядом с Вашим, тогда она вправе хозяйничать и тогда с Вас снимается ответственность за ее какое-нибудь veto (но и у Вас должно это право быть!).
Кантор упирается, главным образом, по-моему, потому, что М<ария> С<амойловна> не очень его хочет (так ему кажется). Между тем лучшей «перегородки» между Вами и ей не найти. Сегодня я получил от него письмо с новой версией: Вы — редактор, при «ближайшем участии» — его, Варшавского и моем. Это вздор, да и слишком тяжеловесно для постройки, выходящей раз в год[366].
Еще из Парижа мне все пишут о драках в «Рифме»: Маковский v<ersus> Померанцев. Кончится, вероятно, мордобитием, не фигуральным, а подлинным[367].
Ну, это все — литература, а «за жизнь», как говорит мой парижский друг Рабинович[368], сказать нечего. Я пребываю в тютчевском состоянии «блаженства и безнадежности»[369] (10 % первого и 90 % второго) по тютчевским причинам, и не имею мужества себе une fois pour toutes <Раз и навсегда (франц.).> сказать, что ничего нет и ничего быть не может. Если я в Ницце и сижу то, ведь, в сущности, только из-за этого, а все остальное — лицемерие и ложь. Жаль, что Вы не приедете, я бы Вам «причину» продемонстрировал[370].
Буду ждать письма, дорогой Юрий Павлович. «За жизнь» и о литературе, воплощенной сейчас в Марии Самойловне. Читали ли Вы книжку Зурова? Очень талантливо, но ужасно много лишних и слишком красивых слов[371]. Сердечный привет Чиннову, у которого лишних слов нет (а в сущности, можно додуматься до того, что все слова лишние, — и тогда остается сказать «merci», «кладу перо», как Кармазинов[372].
Ваш Г.Адамович
69
19/VIII-<19>58 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Пишу в «Р<усскую> М<ысль>» с надеждой, что письмо Вы получите.
Мне очень жаль, что Вы не приехали в Ниццу. Не хочу Вам объясняться в любви, но не будь я по природе сухарем и в «футляре», пожалуй, сделал бы это. С Вами можно говорить, бродя по городу, то об Иннокентии Анненском, то совсем о других земных прелестях, и я это очень люблю (даже единственно выношу). Вы были бы для меня новым Штейгером, которого мне и здесь, и везде недостает. Ну, passons[373], не стоит об этом говорить. Раз Вы уезжаете в свою Америку, делать нечего, точка.
354
В статье «Невозможность поэзии» Адамович писал о Цветаевой:
Она, конечно, была настоящим поэтом, и, конечно, у нее попадаются отдельные прелестнейшие строфы, мелодические и меланхолические, женственные, как ни у кого. Задумчивость, полусонно-певучие интонации, тихий, сомнамбулический ход некоторых ее стихов к Блоку или ранних стихотворений о Москве неотразимы. Но творческие претензии Цветаевой мало-помалу оказались в разладе с ее силами: утверждаю это как очевидную истину, хотя и знаю, что остаюсь в одиночестве. Юрий Иваск, например, один из ее верных, стойких поклонников, вспомнил даже Державина, говоря о ней <…> о том, что в ее скороговорке, в ее причитаниях и восклицаниях, в ее ритмической судороге нет творческой новизны — т. е. данных для развития, — по-моему, и спорить нельзя.
(Оп. 1958. № 9. С. 45)
355
О времяпрепровождении Адамовича в Париже см. в его письмах к Одоевцевой за этот период (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 474–484).
356
Речь идет о статье: Поджоли Р. Пастернак // Оп. 1958. № 9. С. 23–28. В ней говорится: «Пастернак — нео-романтик, подобно Стравинскому в “Весне священной” и в “Жар-Птице”» (с.26). Ренато Поджоли — американский литературовед, профессор Гарвардского университета.
357
В «Опытах» было напечатано шесть из «Стихотворений Юрия Живаго» («Гамлет», «Объяснение», «Осень», «Сказка», «Август», «Земля») с пояснительной заметкой В.Франка (см.: Там же. С. 6–16), в которой говорилось о том, где напечатаны остальные стихи. Вопреки утверждению Адамовича, он несколько скептически относился (по крайней мере, в это время) к самим стихам из романа. Приведем цитату из его письма к Чиннову от 20 мая 1958:
Насчет Пастернака я с Вами согласен. Его стихи никогда не доходят до черты, за которой нет споров. Последние, из «Д<окто>р<а Живаго» — жиже, слабее по напору, чем прежние. И уж никак я не могу вынести переложения слов Христа пастернаковским стилем! Романа я не читал. Говорят, это лучший русский роман XX века. Может быть. Если даже он литературно хуже, скажем, Бунина, то внутренне Пастернак, конечно, на другой высоте, и, пожалуй, правда, он больше Бунина, Горького и др. имеет право на продолжение «великой русской литературы». П<отому> что она ведь правда была «великая», а в наше столетие сдала и поглупела.
(Цит. по оригиналу. — РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова.)
В публикации М.Миллер это письмо ошибочно датировано 17 марта 1956. См.: Письма к Чиннову. С. 251–252.
359
Речь идет о наконец-то завершенной статье «Невозможность поэзии». В письме к Чиннову от 20 мая 1958 Адамович сообщал:
Я недели две назад послал Иваску большую статью для «Опытов». <…> Статья общая, не об отдельных поэтах. Кстати, она до сих пор меня «мучает», как бывает у женщин после родов, кажется. В ней очень многое не досказано, другое пере-сказано, хотя я писал ее со вниманием, немножко как пишут завещание. Но это-то и может звучать фальшиво. Ну, увидим. В сущности, это итог и резюме несчастной «парижской ноты», которая, кстати, сильно мне надоела, особенно в интерпретации Иксов и Игреков.
(Цит. по оригиналу. — РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова).
360
В письме к И. Одоевцевой, написанном в тот же день, Адамович рассказывал:
К Вам, между прочим, хотел поехать Иваск, который собирается провести несколько дней в Ницце, а потом — к Вам. Он звал меня поехать вместе, но я предпочитаю, конечно, один, и вести разговоры не об Анненском и Блоке. Если бы Вы не желали визита Иваска, напишите мне, я его отговорю, и, кстати, уже сказал, что, м<ожет> б<ыть>, это по болезни Жоржа для Вас неудобно. Он разошелся совсем, и с Анненского перешел на мальчиков. Но с Вами, на первых порах, будет, верно, стесняться.
(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.489)
О визите Иваска во Францию см. также в письме Ю.Терапиано к В.Маркову от 6 июля 1958 (Письма Терапиано. С. 314–315).
361
В своем письме к Одоевцевой от 8 июля 1958 (см. примеч. 360) Адамович продолжал тему:
Вы спрашиваете о Париже и сплетнях. Там сплошная война мышей и лягушек, т. е. Маковского и Померанцева во главе двух враждебных армий. Все из-за «Рифмы» и того, кому ей владеть? Я перед отъездом обедал у масонов и сидел рядом с Маковским. Что он говорил и как кипел, описать я не в силах. Кстати, сообщил, что Померанец бегает (и не только бегает) за маленькими мальчиками, но тщательно это скрывает. Правда это? Что-то не похоже. По-моему, все они слегка сошли с ума. Было бы что делить! Два человека выпускают книжку стихов, три — ее читают, а шуму столько, будто бы en jeu <в игре — франц.> миллионы и мировая слава. Да и из-за мировой славы не стоило бы так злиться.
(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 489–490)
16 июля он возвращается к этой теме:
Относительно войны Маковский — Померанец, то я еще в своем уме и никаких третейских судов, лично, не желаю. Маковский меня уверял, что все подкопы Померанца — против меня, но я не верю, да мне и все равно. Померанец мне в связи с этим прислал очень милое письмо, на которое я столь же мило ответил. К «Рифме» этой я отношения не имею и не намерен иметь. Но о третейском суде я сказал Маковскому: т. е. сказал, что если он хочет «бить П<омеранцеву> морду», то лучше устроить суд и просить Зайцева быть у председателем.
(Там же. С.491)
362
Еще 14 июля Адамович писал Одоевцевой: «Не знаю, <…> пускать ли к Вам Иваска, буде он сюда приедет» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.491), но уже через неделю, 21 июля, сообщал ей же: «Иваск пишет, что если приедет, то только в августе, и то под вопросом» (Там же. С.492).
363
См. в заметках Иваска об Адамовиче: «Узкая улочка, отходящая от Елисейских полей, называется рю дэ Колизэ. Там мы сиживали в простом “табачном” кафе и в сумрачном “Фестивале” с притушенными красными огнями» (Проект «акмеизм» / Вступит, статья, подгот. текста и коммент. Н.А.Богомолова//Новое литературное обозрение. 2002. № 58(6). С.161).
364
Георгий Иванов скончался меньше чем через месяц, 26 августа 1958. О его последних месяцах жизни см. в письмах И.Одоевцевой к В.Маркову: «…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956–1975). С.451–461.
365
Из стихотворения Н.А.Некрасова «Сеятелям» (1877):
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ…
366
Очередные неурядицы в «Опытах» относятся к более раннему времени. 30 апреля 1958 М.С. Цетлина написала Иваску: «Статью г. Извольской я перечла еще раз и окончательно отказываюсь от ее напечатания — подробный разбор я Вам пришлю позже. Т. к. Вы, м<ожет> б<ыть>, не предупредили ее, что я как издатель могу не допустить появления ее статьи, и она уверена, что статья появится, — я Вам даю право ей написать, что статья не появится, потому что я (а не Вы) этого требую» (Amherst. Box 7. F.13). В тот же день Цетлина еще раз пишет Иваску: «Сегодня утром отправила Вам письмо <…> а днем получила Ваше письмо о том, что Вы заказали статью Е.А.Изв<ольской>. Делая это, Вы забыли, как я боролась за ненапечатание ее статьи о католич<еской> сестре милосердия; иначе Вы бы заранее спросили меня об этом. Очень сожалею об этом, но остаюсь при своем решении ни в каком случае ее теперешнюю статью не печатать» (Там же). О какой статье Е.А.Извольской идет речь, мы не знаем.
В связи с этим Иваск решил предпринять меры, о которых мы знаем также по письмам Цетлиной. 6 июля она написала: «Считаю нужным Вам сказать, что если бы Вы хотели дать удовлетворение Елене Алекс<андровне> Извольской и выпустить № 10 без надписи “под редакцией Ю.П.Иваска” — то я на это совершенно согласна и ни в какой мере не буду на это претендовать. Буду рада за нее и за Вас», а 12 июля последовало еще одно письмо:
Дорогой Юрий Павлович,
Получила Ваше письмо о Вашем выходе из «Опытов» и благодарю Вас за его дружеский характер. — Само собою разумеется, что Вы можете выпустить № 9 за Вашей подписью. Не забудьте, что я Вам предложила снять Вашу подпись? только и исключительно если это Вам нужно для удовлетворения Е.А.Извольской и Вас самого. <…>
Сегодня утром получила Ваше письмо, которое Вы просите считать документом? — я на это согласна и пошлю его копии лицам, заинтересованным в дальнейшей судьбе «Опытов».
Уже по телефону сообщила г. Вейдле, который сказал, что будет этом (т. е. о дальнейшей судьбе «Опытов») писать г. Адамовичу. — Меня устраивают разные последствия: Вас уговорят остаться (во что я не верю), создадут новую редакцию или редактора, «О<пыты>» просто прекратятся (русские очень любят ссориться) и у меня не будет этой заботы и, м<ожет> б<ыть>, будет другая, более меня удовлетворяющая, работа.
(Там же)
Раздор, однако, удалось уладить, и еще некоторое время Иваск оставался редактором.
367
В эти же дни Адамович писал С.Ю. Прегель. 17 июля 1958: «Насчет “Рифмы”: хорошо, что эта “буря” успокаивается. Я говорил Маковскому о третейском суде как о средстве все-таки более желательном, чем мордобитие (он все рвался именно в такой дословный бой). Но и третейский суд — позорище, совершенно ни к чему» (Письма Адамовича. С.293); 20 августа: «Насчет “Рифмы”, кажется, сведения лучше, т. е. спокойнее. Но произошла какая-то перепалка Маковский — Померанцев в новом варианте. “Так было, так будет”. Chacun s’amuse a sa maniere <Каждый забавляется по-своему — франц.») (Там же. С.295). София Юльевна Прегель (1872–1972) — поэтесса.
368
Яков Борисович Рабинович (1897–1964; в литературе встречаются другие даты рождения). Вероятно, был знаком с Адамовичем еще по предреволюционному Петербургу, а впоследствии по масонским делам.
370
Кто был предметом этой влюбленности Адамовича, мы достоверно не знаем. См. о нем в письмах к Одоевцевой этого периода. 8 июля: «Ожидаю приезда своего ангела, друга, мечты и утешения, но не знаю еще, приедет ли. А чувства мои двоятся, ибо утешение связано с расходами, сами понимаете» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.490); 14 июля: «Амуры мои продолжаются и причиняют мне эмоции различные. Даже очень различные. Но хорошо, что есть эмоции» (Там же. С.492). Иваск пишет в своих заметках, что это был Юрий Султанов, сын Е.П.Летковой-Султановой, однако он умер еще до войны.
371
Имеется в виду сборник рассказов Леонида Федоровича Зурова (1902–1971) «Марьянка» (Париж, 1958).